Расписной

– И что с того?

–. Да то, что не в цвет у тебя выходит! – Корявый палец ткнул в звезду вокруг правого соска. – Вот здесь куполок-то у тебя перекрывается! Значит, звезду уже опосля набивали! А так не бывает потому как храм главней звезды!

На шконках зашумели. Пинтос прищурился. Очухавшийся и с трудом сидящий на полу Микула оживился.

– Я Верблюда заставил туфтовые парчушки с кожей срезать!

– Погодь! – остановил его Пинтос. – Тут другое, Тут не о мелочевке базар идет – об авторитетских регалках. Дело серьезное! Что скажешь, Расписной?

И снова в камере наступила звенящая тишина. От ответа Вольфа зависела его судьба. А что отвечать? Потапыч действительно начал с наиболее трудной фигуры и забыл про последовательность нанесения иерархических знаков. Теперь совершенно очевидно, что Потапыч допустил серьезную ошибку, или, если придерживаться блатного жаргона, «упорол косяк». Отвечать за этот косяк предстояло Вольфу.

– Пургу ваш Коляша метет! – возмущенно выкрикнул он. – Звезды мне еще по второй ходке набили! А храм по третьей! Кто там кого перекрывает?! У него уже зенки не видят ни хера! Пусть все честные бродяги сами позырят!

Лучшая защита – это нападение. «Если что – при буром! – говорил Потапыч. – Там это проходит…» К тому же определить на глаз, какая из татуировочных линий нанесена первой, а какая второй – дело малореальное. Тут и экспертиза вряд ли поможет: в отличие от бумаги или картона человеческая кожа постоянно шелушится и обновляется…

– Нет, ты сам глянь, Пинтос! Да кто хочет подходите!

Пинтос нехотя наклонился, поводил рукой по татуированной коже, крякнул.

– Тут и впрямь не разберешь, – недовольно пробурчал он. – Только я кольщиком тридцать лет не был, а Коляша был. Потому общество ему и верит.

– А чему тут верить? – продолжал переть буром Вольф. – Что, меня менты раскрасили и наседкой в хату запустили? А чего высиживать-то в пересылках? Да и у кого из вас за душой такие громкие дела, чтобы мне шкуру портили?

Тишина из напряженной стала растерянной.

– И потом, разве я к вам пришел? Нет, вы меня сюда вызвали! Разве я что-то выпытывал? Нет, все только меня расспрашивают! Вот пусть Микула скажет – кому я хоть один вопрос задал? А?!

– Нос в чужую жопу он не совал, это верно, – нехотя подтвердил Микула.

– Вот так! Кто мне конкретную предъяву сделает? – Вольф резко развернулся. Три торпеды снова взяли его в полукольцо, теперь руки они держали за спиной, выжидающе глядя на смотрящего. Дело близилось к развязке.

* * *

В филармонии было жарко. Никому не известные гастролеры кривлялись «под фанеру» на пропыленной эстраде. Страдающие избыточным весом провинциальные красавицы, изящно кривя губки, дули себе в Декольте, некоторые обмахивались веерами. Резко пахло потом, лосьонами и духами.

Лейтенант Медведев зевнул – третий раз за сегодняшний вечер – и в очередной раз покосился на чеканный профиль сидящего слева полковника Старцева.

Начальник Владимирской тюрьмы лично опекал настырного комитетчика и организовывал ему культурную программу: то приглашал в гости, то парил в баньке, то водил в кино. Это аксиома для любого руководителя: проверяющего надо держать поближе к себе и всячески ублажать. Компанию дополняли дородная блондинка – супруга полковника и похожая на нее, только рыжая, младшая сестра, которая еще не успела выйти замуж. Последнее обстоятельство ненавязчиво, но несколько раз довели до тоскующего в командировке лейтенанта.

Медведев на сестру не реагировал и от спиртного отказывался, чем пробуждал в Старцеве самые худшие подозрения. Обычно проверяющие ведут себя не так… Вполуха слушая репризы конферансье и делая вид, что не замечает зевков столичного гостя, полковник в очередной раз ломал голову: чем вызван столь пристальный и замаскированный интерес КГБ к Владимирской тюрьме? С чего это вдруг офицер центрального аппарата сидит здесь уже неделю, задает какие-то странные, не связанные между собой вопросы, читает карточки заключенных, без видимых причин и какой-либо системы перебрасывает их из камеры в камеру? Зачем он часами ходит по длинным вонючим коридорам режимного корпуса и подолгу наблюдает в смотровые глазки за камерной жизнью? Почему в свободный вечер, отказавшись от соточки коньяка в буфете, напряженно ерзает в мягком кресле?

Медведев посмотрел на часы. В тюрьме прошел отбой, все должны спать… Но почему он испытывает беспокойство? Как-то раз, во время обыска в квартире разоблаченного американского агента, у него уже появлялось такое чувство. А через несколько минут, усыпив бдительность оперативной группы, шпион отравился замаскированной таблеткой цианида…