Колдовской мир (Книги 4, 5, 6, 7 цикла "Колдовской мир")

— Другие…

Я наклонилась вперед, опираясь на мешок.

— Помоги найти других.

Я употребляла простые слова, произнося их очень медленно, надеясь, что он поймет. Но он стоял, протянув руку к собаке, как бы удерживая ее. Рядом с человеком было особенно заметно, как крупна собака.

— Другие!

Я так старалась, чтобы он понял. Если я осталась жива после этого падения, другие тоже могли выжить. Затем я вспомнила веревку, связывающую нас всех, и стала искать ее на себе. Ведь Кимок был передо мной, значит, его можно найти. Но веревки не было, а на месте крючка на куртке была дырка.

— Другие…

Мой голос поднялся до визга. Я поползла по снегу, раскидывая его то тут, то там, рыла, где попало, в надежде, что, если этот человек не понимает моих слов, то поймет действия. Первым ответом был быстрый толчок, от которого я упала на спину. Собака запустила зубы в куртку на моем плече и потащила меня к хозяину. Животное было так сильно, что я не могла сопротивляться. Человек не подошел, не помог собаке и ничего не говорил, просто стоял и смотрел, словно его вмешательства не требовалось. Собака, рыча, тащила меня. Последний рывок — и я растянулась на боку, скользя вниз от того места, где пыталась рыться в остатках лавины. Снова послышался резкий свист, и ему ответил далекий лай. Первая же собака, стоя надо мной, все еще рычала. Человек подошел ко мне, но не дотронулся до меня, а только ждал. То, чего он ждал, появилось: сани в виде рамы, запряженные двумя собаками. Нашедшая меня собака перестала рычать и подошла, увязая в снегу, к саням. Там она остановилась перед своими собратьями, как бы ожидая, что ее тоже запрягут. Ее хозяин наклонился, крепко взял меня за плечо и с удивительной легкостью поднял. Я пыталась вырваться.

— Нет! Тут… другие! — кричала я в его невыразительное лицо. — Найти…

Он поднял руку. Что-то вспыхнуло на моей челюсти. Момент раздирающей боли — и пустота, ничего.

Глава 3

Боль разлилась по всему моему телу. Время от времени меня встряхивало, и тогда тяжелая, постоянная боль переходила уже в настоящую агонию. Я лежала на чем-то, что качалось, опускалось, но не останавливалось. Я открыла глаза. Передо мной бежали три собаки. Ремни, пристегнутые к их ошейникам, крепились к саням, на которых я лежала. Я хотела сесть, но обнаружила, что мои руки и ноги туго связаны, и лежу я под меховым пологом, прикрепленным с двух сторон к саням. Возможно, этот полог предназначался для тепла и для безопасности, но в данный момент я рассматривала его как еще один барьер между мной и свободой. Сани, какие я знала в Эсткарпе, всегда были громоздкими, и в них запрягали лошадей, а эти, влекомые большими собаками, обладали, как мне казалось, фантастической скоростью, и ехали мы совершенно бесшумно. Не было звяканья сбруи, звона бубенчиков, которые обычно вешались и на сбрую и на нередок саней. В этом молчаливом полете было что-то пугающее. Я медленно возвращалась к ясному мышлению. Боль сконцентрировалась в голове, и она, да еще шок от падения с лавиной, делали построение каких-либо планов почти непосильной задачей. Моя борьба с оковами шла более от инстинкта, чем от разума. Я перестала бороться, закрыла глаза от яркого солнечного света, усугублявшего мои страдания, и поставила перед собой задачу собрать воедино картину случившегося. Теперь я могла разумно обсудить удар, нанесенный мне этим чужаком. Похоже, что я была не спасенной, а пленницей, и он вез меня в свое жилище или лагерь. То малое, что я знала об Эскоре — Зеленый Народ не отходил далеко от своей укрепленной Долины — большей частью шло от слухов и легенд. Однако я никогда не слышала о таких людях и таких собаках. Я не видела своего захватчика, но полагала, что его место позади саней. А, может быть, он послал меня одну со своими четвероногими слугами, а сам вернулся искать других выживших?

Другие выжившие! Я глубоко вздохнула, что тоже было чрезвычайно болезненно. Кайлон, Кимок… Только за них я цеплялась, как поднимающийся в гору цепляется за спасительную веревку, когда нога его выскальзывает из ненадежного углубления. Мы были так крепко спаяны все трое, и я думала, что, если один уйдет из жизни, другие тут же об этом узнают. Хотя я потеряла свою власть, но наша связь оставалась, и я не могла поверить, что мои братья погибли. А если они живы… Я еще раз попыталась разорвать оковы, державшие меня, но только ударилась головой о раму саней и чуть снова не потеряла сознание. Нет, я должна преодолеть страх, привести мозг в холодное и настороженное состояние. У Мудрых Женщин я научилась такой дисциплине, какой, возможно, нет даже у воинов, и я призвала то, что у меня еще осталось, быть моей броней и поддержкой. Я не могла помочь тем, кто был мне дорог, если они нуждались в помощи, пока я не буду свободна сама. Я должна, как всякий пленник, ждать малейшей возможности для освобождения. Я слишком мало знала о своем захватчике и о том, какую роль я должна играть, чтобы обмануть его. Лучше всего, наверное, казаться той, за кого он меня принимал: испуганной женщиной, побитой им и покорной. Конечно, это было трудно для женщины Древней Расы, особенно из Эсткарпа, где Мудрые Женщины издавна считались по положению выше мужчин, их главенство было врожденным и принималось без спора. А теперь я должна была казаться слабой и покорной. Итак, я лежала, не двигаясь, следила за бежавшими собаками и старалась собраться с мыслями. Если бы я была способна пользоваться Властью, как раньше, я стала бы свободной с той минуты, как поднялась на ноги. Я не сомневалась, что могла бы повлиять и на собак, и на их хозяина. А теперь я напоминала человека, привыкшего надеяться на свои ноги, но вдруг ставшего калекой, как раз тогда, когда перед ним долгий и опасный путь. Два раза собаки останавливались и садились, тяжело дыша, на снег. Их длинные языки вываливались из пастей. Во второй раз их хозяин подошел и взглянул на меня. Меня предупредил скрип его шагов, я закрыла глаза и, кажется, вполне убедительно изобразила забытье. Я не открывала глаз до тех пор, пока собаки не побежали снова. Осторожно взглянув, я увидела, что впереди уже не лежит нетронутый снег, на его поверхности были следы других саней. Видимо, мы приближались к цели. Теперь я должна была быть особенно внимательной, разыгрывая роль сломленной пленницы. Чем дольше я смогу притворяться, что нахожусь в беспамятстве, тем больше узнаю об этом народе, потому что, судя по следам полозьев, мой захватчик был не один, просто его товарищи ехали впереди. Собаки сбежали по склону в долину, где деревья казались темными пальцами на крепком и чистом снегу. Солнце уже село, оставив в небе несколько светлых полос. Из долины донесся дружный лай, и собаки, которые везли меня, отвечали в полный голос.

Это был лагерь, как я заметила, а не место постоянного жительства, как, например, у Зеленого Народа. Хотя уже стемнело, я увидела между деревьями палатки, хитроумно поставленные таким образом, что деревья составляли их часть. Я вспомнила рассказ Кимока о том, как он останавливался у Мусвайвов, жилища которых огораживались мхом, свисавшим с ветвей старых деревьев. Но здесь стены были не из мха, а из шкур, разрезанных на полосы и сплетенных в полотнища, гибкие и удобные в обращении. Они висели, создавая неправильной формы комнаты, каждая вокруг дерева. Костер горел перед входом снаружи, а не внутри. У каждой палатки стояли, яростно лая, по три-четыре собаки. Люди вышли посмотреть, из-за чего они подняли такой лай. Насколько я могла судить при слабом свете, все эти люди имели тот же цвет кожи, что и мой захватчик, так что трудно было сказать, племя это или семейный клан. Когда сани остановились на опушке леса, люди подошли ближе, и я сочла необходимым прикинуться, что все еще не пришла в себя. С меня сдернули покрывавшие меня меха, подняли и отнесли туда, где запах кухни смешивался с запахом свежих шкур, собак и чужих тел. Меня бросили на кучу чего-то, что достаточно мягко прогнулось под моим болевшим телом, но боль от добавочной встряски я все же почувствовала. Я услышала разговор и увидела даже свет через закрытые веки: видимо, кто-то поднес к моему лицу факел. Во время моего путешествия я каким-то образом потеряла шапку, так что волосы мои свободно рассыпались. Чьи-то пальцы потянули их, повернув мою голову, и я услышала возбужденные восклицания, как будто моя внешность показалась удивительной. В конце концов меня оставили в покое, и я лежала, боясь шевельнуться, и внимательно прислушивалась, чтобы определить, есть ли кто-нибудь рядом. Если нет, мне бы очень хотелось осмотреться. Я решила посчитать в уме до пятидесяти, до ста — и тогда рискнуть открыть глаза, не шевелясь и не поворачивая головы. Может быть, даже такой ограниченный обзор поможет мне оценить своих пленителей. Я досчитала до сотни, потом из осторожности еще до сотни, и затем решилась. К моему счастью, люди племени при осмотре повернули мою голову к отверстию палатки, так что я могла кое-что увидеть. Я лежала на куче лохматых шкур, положенных на свежесрубленные ветки, еще достаточно гибкие, чтобы создать некоторый комфорт. Направо было несколько ящиков, тоже покрытых шкурами, очищенными от меха и разрисованными редкими узорами, теперь уже потускневшими и осыпавшимися. Я не нашла ни одного знакомого мне символа. По другую сторону двери висела рама с зарубками, в которые были с наклоном вставлены узкие полки. Они были завалены мешками, деревянными ящиками и посудой, хорошо сделанной, но без декоративных узоров. Там же висело два охотничьих копья. Освещение, при котором я все это видела, привело меня в изумление. Из центрального шеста тянулись к сторонам палатки два шнура, на них висели полосы тонкого материала, похожего на самый лучший шелк, какой иногда привозили из-за моря рейдеры Салкаров. В этой газовой сетке запутались мириады крошечных насекомых, причем не мертвых, какие остаются в паутине, а живых. Каждое насекомое было искоркой света, так что все вместе они освещали палатку — не так ярко, как я привыкла, но достаточно, чтобы все видеть. Я с удивлением смотрела на это. В это время вошел чужак и увидел мои открытые глаза. Злясь на свою глупость, я состроила испуганное лицо и завертелась, как бы желая убежать, но не имела такой возможности. Он встал на колени возле моего ложа и критически и оценивающе оглядел меня, затем грубо просунул руку под мою куртку, так что я не могла ошибиться в его намерениях. Теперь мне не надо было разыгрывать страх: я и в самом деле испугалась. Играть роль покорной самки я больше не могла и не собиралась без борьбы позволить ему сделать то, что он хотел сделать. Я тщетно наклоняла голову, чтобы вцепиться зубами в его руки, которые теперь рвали мою куртку и тунику под ней. Я подняла колени и старалась ударить его. Похоже, он рассматривал это как игру, и она ему нравилась. Он присел на пятки, его ухмылка обещала мне большее зло, чем я могла ожидать. Вероятно, ему хотелось продлить мое унижение, потому что он не продолжал своих действий, а сидел и смотрел на меня, как бы обдумывая следующий шаг и предвкушая заранее то, что он сделает.