Сказки и были Безлюдных пространств

– Дедушка, ты дашь нам посмотреть?

Старик Август дал. Смотрели подолгу. Ярусы звезд висели в черноте. Прямо задохнуться можно, какая она громадная, эта чернота и такое бесконечное в ней количество звездных миров. Среди звезд светились похожие на фосфорических медуз туманности. А разноцветные шарики планет похожи были на потерявшиеся елочные игрушки. Рядом с ними мерцали бусины спутников…

– Ну, молодые люди, пора и честь знать, – время от времени напоминал старик Август. – Мне надо работать.

“Молодые люди” говорили “ага” и опять с сопением оттирали от окуляра друг друга.

Наконец пустили к телескопу и деда. Он склонился над окулярной трубкой и спросил не отрываясь:

– Убедились, как грандиозно мироздание?

– Ага, – выдохнул Зорко.

– То-то, что “ага”… Надеюсь, поняли, какая мелкая капля в этой бесконечности наша Земля? И как мелочно то, чем люди на ней занимаются. Все их беды и заботы…

Лён подумал и возразил:

– Мелочны, если смотреть оттуда, из космоса. Тогда Земля – шарик и все заботы – пустяки. А если вплотную…

Зорко тоже возразил из темноты:

– Когда убивают отца и мать – это не мелочь, хоть откуда смотри…

– Милые мои… – Старик Август, видимо, смутился. – Я не о том… Вернее, как раз о том, как глупо и преступно убивать друг друга, когда все мы живем на одном крошечном шарике…

Лён приказал себе молчать. Зорко тоже молчал. Скорее всего без приказа. Может, боялся заплакать.

Динка сказала:

– А что сделать, чтобы не убивали? Дед, ты знаешь?

– Не знаю… Все зависит от людей. От того, чего они хотят и во что верят. Одни строят в своем сердце храм, другие военный штаб…

– А если обсерваторию? – поддела старика Динка.

– Обсерватория – тот же храм. Ближе к звездам – ближе к Богу. Сказано, что Бог есть любовь. Если в каждом будет Бог, штабы станут не нужны…

– Как любить того, кто убил отца? – тихо спросил Лён.

– Не знаю, – вздохнул старик Август. – Честно скажу, не знаю… Но кто-то же должен остановиться первый.

– А второй тогда остановится? – опять спросил Лён.

И старик Август снова сказал, что не знает.

А цикады трещали в старой крепости без умолку. Словно от самих звезд шел сухой стеклянный звон. А еще было слышно, как скребется в конуре косматый Румпель. Рядом с конурой, сунув голову под крыло, спал Тиви. Но он-то спал совсем бесшумно.

Сказка о месяце

Наутро они втроем искупались под скалами. Потом Динка сказала, что пора в школу. Лён решил проводить ее.

– Ничего, что с тобой пойдет такой оборванец?

– Кому какое дело!.. И, между прочим, выглядеть оборванцем сейчас даже модно.

Зорко сказал, что пойдет с ними. Но потом в секунду передумал – словно что-то вспомнил.

– Нет, я останусь… Раковины поищу…

А когда они ушли, тоже побежал через дамбу. Сам по себе…

Лён побродил по пестрым улицам, по шумному рынку. Проиграл две серебряные монетки жуликоватому парню, который дурил голову обступившим его людям – с помощью пластмассовых стаканчиков и шариков.

Лён отлично видел хитрости этого мошенника и мог бы легко обставить его. Но это вызвало бы подозрение. К тому же, у парня наверняка вертелись рядом дружки…

А монеток было не жаль. Денежный запас, который Лён получил в школе и держал в потайном кармане у пояса, не был израсходован и на треть.

И все же Лён поторговался с теткой, которая продавала арбузы, – так, чтобы не выходить из роли. И торговка эта, спешившая домой, уступила самый большой арбузище буквально за гроши.

– Кушай на здоровье да не лопни. Люблю таких, у меня племянник конопатый, вроде тебя…

Что она сказала бы, увидев “конопатого” в парадной форме, при аксельбантах и тканом золотом поясе?

Лён притащил арбуз на бастион и увидел Зорко, который жарился на парапете и раскладывал раковины…

Вечером, когда опять сидели на каменном ограждении – лицом к морю, – Зорко сказал:

– Я придумал имя для той большой раковины…

– Какое, Зорито?

– “Камин”… Знаешь, почему? Потому что она снаружи серая, как камень, а внутри оранжевая, будто там огонек…

– Похоже, – согласился Лен. – Зорко, а ты знаешь, что такое “камино”? Не “камин”, а “камино”…

– Наверно, круглая печка – хихикнул Зорко и поежился. Он был без голландки, а с моря потянуло ночной свежестью.

– Сам ты печка… “Эль камино” по-испански значит “дорога”… В том интернате, где я жил до военной школы, была одна воспитательница, не похожая на других. Добрая. За это ее потом прогнали… Звали ее Камилла. Похоже на “камино”, верно? Она рассказывала нам про Дорогу…

– Про какую? – шепотом спросил Зорко. И придвинулся вплотную к теплому Лену. Тот ладонью прикрыл его колючее плечо.

– Про Дорогу, которая среди звезд. На нее люди уходят после жизни на Земле…

– Бабушка говорила, что они уходят в рай или в ад. Кто что заслужил…

– Может быть… Но есть еще Звездный тракт. Иногда он тянется прямо через космос, и звезды рядом с ним – совсем маленькие. Ну, как Динкины сережки… Не хихикай, балда… Их можно потрогать руками… А иногда он похож на простую земную дорогу. Это где как. Он же бесконечен, там бывает всякое…

– А зачем этот тракт?

– Вообще-то он называется не тракт, а именно Дорога… Зачем? Там встречаются все, кто потерял друг друга в этой жизни. Те, конечно, кто хотят. И кого ищут…

– И можно встретить родителей?

– Запросто… Неизвестно только, долго ли надо идти. Но это не так уж важно, времени там у каждого сколько хочешь. Вернее, его там просто нет…

– Как у невидимого Ермилки?

– Что?.. Да, правильно! И вот ты идешь, идешь и когда-нибудь встречаешь тех, кого ищешь… Может, даже тех, кого на свете не было…

– Как это?

– Ну… вот у меня должен был родиться брат. Мама умерла, когда ждала ребенка. И сделалось, что ни ее, ни брата… А теперь он был бы такой, как ты…

Зорко перестал дышать и придвинулся еще чуть-чуть. Лён продолжал полушепотом:

– А там, на Дороге… там может получиться, что мой брат есть. Там исправляются всякие несправедливости судьбы.

– Хорошо бы… А это правда?

– Так говорила Камилла…

– А ты веришь?

– Пожалуй, да…

Облака совсем догорели, растворились во тьме. Это была узкая гряда, она не закрывала ни зенита, ни горизонта. В зените опять белыми гроздьями вызревали звезды. У горизонта доцветала бледно-зеленая полоска. А над ней висел запрокинувшийся месяц.

Скоро месяц совсем съехал к горизонту, порозовел и должен был вот-вот коснуться воды. Наверно, всей природе казалось, что это очень важный момент. Даже цикады притихли.

Зорко повозился под ладонью Лёна и шепнул:

– Месяц похож на малыша, который собрался купаться. Вода в ванне горячая, вот он и присаживается осторожненько… Я помню, как меня мама купала…

– Тебе хорошо…

– Почему?

– Всегда хорошо, когда помнишь что-то такое… А я помню только казенные бани, там осторожничать некогда: скорее, скорее… Зорко, а когда он коснется воды, она зашипит.

– Почему?

– Потому что на самом деле не вода, а он горячий…

– Ага! И ему приятно охладиться, верно?

– Конечно! Он перегрелся на своей вахте в небе… Вот он все глубже, глубже и повизгивает от удовольствия…

– А кругом пар…

– А рыбы и медузы расплываются в панике…

– Сперва расплываются. А потом опять все ближе, ближе, ближе… Они же любопытные, морские жители… А месяц – он как светящаяся подводная лодка. И всякая морская живность может на него забраться, в его лунные кратеры. Они на нем – как оспины…

– Точно! И вся эта подводная братия путешествует на месяце, пока он плывет через океан! Ему ведь надо успеть к другому краю, чтобы взойти через полсуток…

– Да! Лён!.. А когда он опять начинает выползать в небо, они перепуганно плюхается с него в воду. Медузы, морские коньки, камбалы…