Сказки и были Безлюдных пространств

– Что? – Зорко быстро глянул исподлобья.

– Когда встречаются солдаты двух армий, они воюют. Честно. Лицом к лицу.

– Лён, я не могу с тобой воевать. Ты сильнее… Я даже убежать не могу, я вчера пятку наколол, ступать больно… – Зорко виновато улыбнулся, словно речь шла об игре.

– Ты ничего не понимаешь! – с отчаянием сказал Лён.

– Нет, я понимаю… – Зорко сел прямо. И посмотрел прямо. – Лён, выхода нет, да? Один должен умереть?

“Как он просто об этом!”

– Да… Зорко…

Это прежнее “Зорко” вырвалось неожиданно. Лён даже испугался. А Зорко вдруг заплакал. Не морщась, не опуская лица.

– А вот реветь – это уже зря, – грубо сказал Лён. – Ничего от слез не изменится… Мне, между прочим, так же страшно, как тебе.

Зорко голой рукой вытер под носом.

– Я не потому, что страшно… Обидно. Все было так хорошо…

– Да. А теперь плохо, – согласился Лён с горьким злорадством. Не хватало еще разреветься и ему.

Зорко встал. Худой, обгорелый на солнце, решительный. К его ребрам прилипли сухие прядки водорослей.

– Что же нам делать, Лён?

– Я возьму в музее кремневые пистолеты. Стащу у старика пригоршню пороха. Вместо пуль загоним в стволы круглые гальки. Разметим дистанцию, как на дуэли…

Зорко грустно помотал головой.

– Лён, я не умею стрелять из настоящих… Ну, я сумею нажать, но все равно не попаду. И ты не попадешь… в меня…

– Это почему?!

– А почему не смог ударить камнем? – дерзко напомнил Зорко.

– Это… совсем другое дело. А сейчас будет по-честному.

– Ничего не будет. Я промахнусь, и ты промахнешься, – уверенно сказал Зорко. Теперь он прищуренно смотрел мимо Лёна. Куда-то в море. – У тебя дрогнет рука… Да и порох у старика крепко заперт.

– Это правда…

Правда, что порох не добыть и… что дрогнет рука…

– Что же нам делать? – угрюмо сказал Лён.

– Я не знаю…

“А может, ничего не делать? Взять Зорко за руку и уйти в дальние края? По лесным дорогам. Туда, где нет никакой войны… А где ее нет?..”

Лён толчком отодвинул прочь эту мысль – предательскую и трусливую. За которую его наградили бы презрением все, в том числе и этот умытый слезами Зорко…

Лён вспомнил знамена гвардейской школы, вспомнил кортик генерала. Вспомнил торжественный марш, который барабанщики играют в честь героев…

– Я знаю. Мы бросим жребий. Кто вытянет короткий стебелек, прыгнет со скалы на камни. Понял?

Зорко вздрогнул в ответ. Взглянул наверх.

– Не с этой, – сказал Лён. – Здесь не очень высоко. Вон оттуда. – Он затылком показал назад, где изгибался в сторону моря желтый каменный рог высотой с пятиэтажный дом. Под ним было нагромождение ракушечных глыб. – Там уж наверняка… Я даю слово, что исполню жребий. А ты?

– Хорошо…

Зоркино “хорошо” прозвучало очень уж обыкновенно. Может быть, Зорко просто устал от всего этого. Лён, по крайней мере, устал. Даже спать хотелось.

Зорко обошел Лёна и, прихрамывая, двинулся к тропинке.

Они поднялись на каменные зубцы. Слева была крепость, справа дамба через пролив и белый праздничный город. Слышен был многоголосый шум рынка, звон колоколов, музыка.

А впереди было очень синее море.

Скала острым треугольником вдавалась в эту синеву. Туда, на самую оконечность, тоже вела тропинка.

Зорко глянул вопросительно.

Лён нагнулся, сорвал два сухих стебелька.

Грело солнце, трещали кузнечики и горьковато пахло травой “Конская грива”.

– Вот смотри: длинный и покороче. Кто будет держать?

– Держи ты, – еле слышно решил Зорко

– Ты мне доверяешь?

– Конечно, – слегка удивленно сказал Зорко.

– Тогда… вот. Тяни…

Зорко прислонил к плечу голову. Согнутым мизинцем почесал подбородок. Вздохнул и потянул…

– Короткий…

У Лёна колотилось сердце. Он съежил плечи и отошел на несколько шагов. Оглянулся через плечо. Зорко тоже смотрел через плечо. На него, на Лёна.

– Лён…

– Что?

– Там под правой пушкой, под лафетом… плошка с сухими кузнечиками. Я собрал для Тиви… Ты отдай ему…

– Ладно…

– Лён…

– Что?

– Ничего! – Зорко поддернул трусики и побежал к обрыву по тропинке, сильно работая локтями. Там, у края, он вдруг остановился. Почесался ухом о поднятое плечо и прыгнул вниз.

Что сказала судьба

Это словно не он прыгнул, а сам Лён. Все в Лёне оборвалось, как при жутком падении во сне. И со всех сторон хлынул штормовой гул. Со свистом и режущим звоном. Лён сел на корточки, обхватил голову. А шум сменился пронзительной тишиной. И летел сквозь эту тишину откуда-то из дальней дали тонкий умоляющий крик:

– Лён!.. Помоги!… Лён!..

Лён метнулся к обрыву.

Зорко висел в метре от кромки, цепляясь за выступающий камень (как бедняга успел развернуться в первый миг падения?).

Беспомощно болтал ногами, извивался. Лицо было запрокинуто.

– Лён…

Лён упал на кромку грудью. Отчаянно потянулся. Вцепился в тонкие Зоркины запястья (и вдруг вспомнил, как они с Зорко вытягивали на памятник Динку).

– Держись… Цепляйся коленом…

Он вытянул Зорко.

Оба лежали, уткнувшись лицами в жесткую траву. Дышали со всхлипами. Наконец Зорко выговорил, не поднимая головы:

– Думаешь, я испугался?

Лён молчал. Потому что так и думал.

– Я… просто я не успел сказать… Я не хотел так сразу… Лён, я знаешь что хотел?

– Что?

– Помнишь, мы придумывали сказку про месяц? Я сочинил конец. Обидно, если никто не узнает. Я тебе сперва расскажу, а потом уж…

– Иди ты со своим месяцем…

– Лён… Я зажмурюсь, а ты меня толкни. Ладно?

– Дурак.

– И зачем мы только встретились? – Это Зорко спросил с такой тоской, что Лён дернулся, как от ожога. И сел.

– Затем, чтобы помешать друг другу! Мы воюем! Ты и я! И наши страны! Мы дали клятву!

– Я понимаю… – Зорко тоже сел. – Но ведь мы же могли и не встретиться. Ну, подумай! Меня могли там оттолкнуть, и я не забрался бы на памятник. Это же вот такой случайный случай! – Он поднял к лицу два сжатых пальца, словно держал букашку.

– Это судьба, – тяжело сказал Лён.

– А если она ошиблась, эта судьба? Тоже споткнулась, как я на площади. Я же просто споткнулся, и тогда меня прижали к памятнику…

“А если и правда?..”

Это было послабление себе. Своей совести. И, наверно, даже отход от гвардейской клятвы. Но… вдруг судьба и правда споткнулась?

– Ты понимаешь, что говоришь? Если мы разойдемся, то каждый принесет противнику громадный вред! Я твоей стороне, ты моей!

– Понимаю… Но, может быть, твой вред обезвредит мой… И наоборот… Ведь так бы и было, если бы я там не запнулся!

– А как мы узнаем? – беспомощно спросил Лён.

– Что?

– Ну… что судьба споткнулась случайно?

– Пусть она и подскажет.

– Снова жребий, что ли?

– Конечно!.. Ну, а если она скажет, что нет, тогда уж я прыгну… Правда.

– Никуда ты не прыгнешь! Ты… просто дашь слово, что не пойдешь к своим. И про меня не скажешь никому… Уйдешь куда-нибудь подальше, где не найдут…

– Ага! И всю жизнь быть дезертиром! И эта штука будет сидеть в голове и напоминать! – Он хлопнул себя по лбу.

“Наверно, у него в памяти такая же схема, как у меня. Похожая. Тот же способ зашифровки…”

Лён встал.

– Пошли!

– Куда?

– Жребий должен быть самый точный, не травинки. Чтобы судьба не ошиблась снова.

Старик встретил их на площадке.

– Где это вы, господа, гуляете? В голом виде и без завтрака… И где вы так исцарапались?

Лён торопливо сказал:

– Дедушка Август, у вас есть бумага и карандаш?

– Что за вопрос! Я все же доктор наук… – Старик вытащил из брючного кармана блокнот для записи поправок хронометра. В блокнот был вложен плоский фломастер.

– Можно листик? – Лён схватил вырванный лист, разорвал на два, на четыре, на восемь квадратиков. – Дедушка Август, напишите на одном “нет, а на другом “да”!