Сказки и были Безлюдных пространств

Доня отодвинул Коптилку. Проговорил почти вкрадчиво:

— Кирилл… ведь ты же понимаешь, что мы можем не вернуться очень долго. И может быть, совсем…

Кирилка нагнул голову.

— Я понимаю. Тогда тем более: как она тут…

— Но мы можем больше никогда не увидеться, — выговорил я, глотая комок.

— А может, все-таки… когда-нибудь…

Ему тоже было нелегко. Наверно, даже хуже, чем нам. Мы-то все-таки вместе.

И вдруг Кирилка, глядя на свои босые ноги, прошептал:

— Если вы совсем не вернетесь… никогда… я буду ждать, что опять появится дорога. И тот грузовик… И мы с Верандой прыгнем в кузов.

— И что дальше? — удивился Голован.

Кирилка удивился в ответ:

— Что? Не знаю… Что-нибудь… И вдруг крикнул, звонко так:

— Ладно, прощайте! — И рывком умчался с палубы.

Мы стояли с опущенными головами. Локки вдруг заревел. Аленка тоже заплакала, но тихонько. Минька всхлипнул.

Я понял: чтобы не рвать себе души, надо отправляться в путь сейчас же! Что нас держит? Какая-то генеральная проверка, смотр — чепуха! Это просто игра! Все и так готово!

Чтобы не зареветь следом за другими, я сипло закричал:

— Отход! Приготовиться к постановке парусов!

А чего там было готовиться? По мысленному моему приказу они тут же распустятся и надуются под космическим ветром. Надо только повернуть под нужным углом реи… Откуда самый сильный поток космических излучений? Кажется, с левого борта…

— Ардональд, на руль! Минька и Локки, на брашпиль, убрать якорь!

Я развернул реи на левый галс, втугую выбрал стаксель — и кливер-шкоты.

«Все паруса ставить!»

Золотые треугольники стакселей и кливеров пошли вверх, контр-бизань потянуло вправо, прямые паруса беззвучно скользнули с реев и сразу стали выпуклыми, упругими. Бушприт с кливерами повело под ветер.

— Доня, вправо два оборота!.. Одерживай! И клипер двинулся…

Якоря были зацеплены за перила хрустального моста. Носовой мы убрали, а про кормовой, про стоп-анкер, я забыл (ох и капитан!). Цепь натянулась, хрупкие прозрачные столбики и поперечины брызнули осколками под светом звезд… Ладно, наплевать.

Клипер слегка накренило, я нервами ощутил, как длинный киль правой стороной налегает на упругие слои магнитных полей.

— Алена, подними флаг!

Она, все еще всхлипывая, побежала на корму. Золотое полотнище с полосатым Аликом заполоскало под бизань-гафелем.

Сейчас начнем набирать скорость. Еще минута, и за кормой не будет уже ни астероидов, ни привычных созвездий…

Бесшумно и стремительно упали между гротом и бизанью — на шканцы — Кирилка и Веранда. Брякнулись на четвереньки, встали. Веранда сварливо сообщила:

— Тоже мне, рыцарь морковного цвета… «Не оставлю тебя, не оставлю»!.. А у самого не глаза, а Бахчисарайский фонтан… Теперь и я по его милости должна тащиться с вами. Куда-то к черту на рога…

— Ура-а!! — И шлеп! Это с крюйс-марса плюхнулся к основанию бизань-мачты Локки. Сел, раскинув ноги и сияя, как маячная лампа.

— Маккейчик! — заорал я. — Держи штурвал, кофель-нагель тебе в поясницу! Видишь, уваливает!

А золотые наши паруса надувал такой радостный ветер!

6

Да, мы набирали скорость. Наши астероиды затерялись уже в немыслимой дали. Звезды пролетали вдоль бортов с такой скоростью, что вытягивались в огненные струны. Галактики в отдаленных пространствах тоже быстро смещались назад. А мы стояли на шканцах перед смущенным Кирилкой и насупленной Верандой. Счастливые такие…

Аленка вытерла остатки слез. Улыбнулась Кирилке. Принялась переделывать его красную одежонку в матросскую. Потом провела над головой ладонью — и на Кирилке берет с помпоном.

Коптилка смотрел на них двоих со скрытой завистью (так мне показалось).

Сырая Веранда вдруг шмыгнула носом и набыченно предупредила:

— Не вздумайте и меня обряжать в матросочки-беретики, я еще не выжила из ума…

— Ты можешь ходить в белом халате, — примирительно предложил Голован. — Будешь корабельным доктором.

Конечно, это была просто почетная должность: мы же ничем не болели, не обдирались, не расшибались. Вон Локки с марсовой площадки хлопнулся — и хоть бы хны!

Веранда опять сделала губами «пфы». Но… вдруг улыбнулась. И поверх ее обвисшего цветастого платья появилась брезентовая сумка с красным крестом.

Веранда поглядела на Коптилку.

— А где твой Алик?

Коптилка сперва растерялся. Кажется, Веранда заговорила с ним впервые за всю жизнь в этом звездном мире.

— Я… он в каюте. В моей… У него там специальная полка.

У нас у всех были отдельные каюты. Мы позаботились о своих удобствах. Однако, если мы не спали, почти все время проводили на палубе. Не уставали смотреть, как проносятся за корму звездные скопления Вселенной…

По очереди все несли вахту у штурвала. Кроме меня. Мое дело было следить за парусами. Но с ними не было хлопот. Ровный космический пассат дул с левого борта и еще чуть с кормы, реи были развернуты под углом к направлению хода корабля. Клипер мчался курсом крутой бакштаг левого галса.

Теперь корабль не сиял, как золотая драгоценность. От парусов шел неяркий свет медовых и янтарных тонов. Мачты и палуба были как свежее дерево, натертое воском. Палубные доски казались нагретыми солнцем. На них так хорошо было сидеть и лежать.

Голован придумал звездный компас — там были две стрелки. Одна все время показывала на Всемирную ось, а вторую Голован установил сам — в направлении нужного курса. Потому что иначе невозможно было понять: куда направлять клипер? Только рулевой нацелится бушпритом на какую-нибудь звезду, а она р-раз — и уже свистнула вдоль борта, исчезла за кормой.

Мы часто собирались кружком на носу, на полубаке, где лежали желтые, из светящегося волокна, бухты канатов. Коптилка обязательно появлялся с нашим любимым Аликом, прижимал его к матроске. Алик тоже был как бы в морской форме — в тельняшке… Доня приносил аккордеон. Он играл сочиненную здесь, на корабле, дурашливую песенку:

Волны хлещут о борта,

Мимо мчится красота.

Ветер дует в паруса,

Развевает волоса.

Под бушпритом — ягуар,

У него из носа пар.

Он глядит в морскую даль,

А в зубах его сандаль…

Никакого сандаля там не было, да и пара из носа тоже (и даль — не морская). И вообще полная белиберда. Но она веселила нас, и мы сочиняли куплет за куплетом. Такие стихи придумываются бесконечно.

Эй, не разевайте ртов,

Звезды мчатся вдоль бортов.

Зазеваешься — и вот

Полон звездами живот.

Аккабалдо дорогой,

Распрощались мы с тобой!

Как ты там живешь один,

Рыкко-балдо, бал-бал-дин!!

И был еще припев, его срифмовала Аленка:

Я уселась на полу

И кручу у ног юлу.

И жужжит моя юла,

Будто желтая пчела…

Это уж вроде бы совсем ни к селу, ни к городу. Во-первых, надо говорить не «на полу», а «на палубе». Во-вторых, при чем тут вообще юла-пчела? И все-таки мы весело голосили припев — он казался нам подходящим. «Пчела» — потому что палуба отливала восковой и медовой желтизной. А еще Голован сказал, что в звездном компасе («компасе» — говорили мы все) есть юла. Такой особый волчок, он помогает держать нужное направление. Называется «гироскоп».

Но мы не только голосили нашу мореходную песню. Иногда просто беседовали. О том, что за планета нас ждет, много ли там собак и… нет ли кого-нибудь еще? Может быть, она такая, что следует там поселиться навсегда? Что мы забыли на астероидах? Только заросли «Венериного башмачка» немного жаль, но Минька взял с собой семена.