Сказки и были Безлюдных пространств

Но Уркла убежал. В те ужасно горячие области Круглого мира, куда люди не решались соваться. Ему-то было не страшно, оболочка жаропрочная… А был он вполне разумное существо, только не из мускулов и мозговых клеток, а из всякой электроники и микропроцессоров. Умел он не только думать, но и чувствовать. И он привязался к Мудрику и Кудрику. Поэтому через недолгое время (когда опять все спали) он пробрался в город, плазменным резаком вскрыл замки и выпустил Кудрика и Мудрика. И сказал:

– Если у вас найдутся жаропрочные костюмы, я вам кое-что покажу. Вам все равно надо куда-то удирать из Пампоподо…

Мудрик пробрался домой. Там в кладовке отыскал два легких термостойких скафандра (у него ведь много всего было напридумано и понаделано). Сели Кудрик и Мудрик на Урклу и помчались в горячие области.

Надо сказать, что путешествие было нелегкое и долгое, хотя Уркла мчался быстро. Кое-где он даже летел, потому что у него были выдвижные крылья и легкий реактивный двигатель.

Делалось все жарче и страшнее. Солнце жгло даже сквозь скафандры. А земля все круче шла под уклон, потому что было это уже не очень далеко от горлышка. Ну, знаете, где плечики бутылки…

Но вот, когда стало уже совсем невмочь, среди желтых пустынных песков они увидели что-то ржавое и черное, с круглыми окнами. Похожее на дом в форме яйца.

Это был звездолет, на котором в древности прилетели сюда инопланетяне.

Он был ужасно старый, но внутри все сохранилось в исправности, только двигатели не работали. Зато работали охладительные системы, они включились автоматически, когда Кудрик, Мудрик и Уркла забрались внутрь… Там путешественники, конечно, отдохнули, пришли в себя и стали разбираться, что к чему.

И тут у Мудрика проснулась такая память… Ну, которая передается по наследству через многие поколения…

– Генетическая, – сказал Платон.

– Да!.. Он стал вспоминать устройство звездолета, космические карты, документы… В общем, он в конце концов понял, что такое космос, что такое звездолет. Оказалось, что это корабль для путешествий по Великому Кристаллу…

«По чему?!» – хотел спросить Шурка. Но от нервного озноба перехватило горло. И вместо Шурки Женька удивленно спросила:

– По какому кристаллу?

– По Великому… То есть по Вселенной. Потому что Вселенная имеет кристаллическое устройство. У этого Кристалла бесконечное число граней, и каждая грань – особое пространство…

– Это тебе тоже космические голоса нашептали? – строго спросил Платон.

– Конечно. Не сам же я придумал, – Кустик недовольно хмыкнул.

– А правда есть такие голоса? – шепотом спросил Шурка у Кустика. Тот промолчал. А Платон объяснил с хмуроватой серьезностью:

– Он говорит, что эти голоса и нашептывают ему космические истории. И будто он этот шепот не ушами воспринимает, а впитывает кожей. Потому что она у него сверхчувствительная…

– Ну а про Кудрика и Мудрика-то что они нашептали? – легкомысленно поторопил Ник. – Какой у истории конец?

– А конца нет, – сказал Кустик. – Пока все остановилось на том, как они сидят в звездолете… Я думаю, Мудрик его починит. И они вылетят через Черный туннель, через горлышко бутылки, в открытый космос.

– А ребята в городе Пам… Пом… ох, Пам-поподо придут в себя и начнут копать новые колодцы, – сообщил Ник. – Потому что это исторический прогресс, его не остановить.

– А может, раскопают и целые стеклянные площади, – задумчиво сказала Женька. – Представляете, как будет здорово! Получится будто звездное озеро. Сидишь на берегу и смотришь в космическое пространство.

– А Кудрик и Мудрик на звездолете сядут на эту стеклянную планету снаружи, – поддержал развитие истории Платон. – И увидятся с друзьями через стекло. И будут обмениваться с ними сигналами. А потом вернутся домой.

– И построят новые звездолеты, да? – слегка подмазываясь к Кустику, въехала в разговор Тина. – И начнется космическая эра…

– Не знаю… – Кустик посопел. – Откуда мне знать? Может, будет так, а может, по-другому.

Тогда Шурка не удержался, спросил:

– Кустик, а у морей и озер дно там, наверно, стеклянное?

– Дно? Ну, возможно… Наверно. Конечно, вода же размывает земляной слой и добирается до стекла. Только никто этого не видал, там ни подводных лодок, ни аквалангов еще не придумали…

«Значит, так… – подумал Шурка. – Снаружи, где моря, планета прозрачна. Сквозь толщу воды и стекла светит солнце. И видно, как плавают стаи рыб, осьминоги и киты… И временами планета вспыхивает, как хрустальный шар… Интересно, что сказал бы на это Гурский? И еще: удивился бы он или нет, если бы услышал, что косматому пацаненку по прозвищу Кустик известно о Великом Кристалле? Гурский говорил, что об этом на Земле не знает никто…»

Но Гурский был неизвестно где. А сидевший рядом Ник задрыгал ногами-руками:

– Смотрите, солнце! Дождь кончился!

6. Издалека…

Они сбросили палатку. Выскочили в свежесть и солнечное сверкание. Заплясали опять, поджимая ноги в мокрой высокой траве.

Раскидали штаны, рубашки и майки на сосновой поленнице. От влажной материи пошел пар. Под горячими лучами она высыхала на глазах.

Шурка мотнул головой, прогоняя мысли о Гурском. Пусть сейчас не будет в настроении даже самого маленького пятнышка. Пусть лишь вот этот яркий день, стеклянные бусы дождя в траве, густая синева неба у края уходящей тучи… И новые друзья. Женька…

Круглого шрама на груди он уже не стеснялся, забыл о нем.

Женька в своем синем купальнике гонялась за хохочущим Кустиком – удивительно тощим и незагорелым, как свежая щепка. Кустик стряхивал на Женьку капли с яблонь, а она: «Ну, я тебе покажу, Кудрик-Мудрик!» – и в погоню…

Шурка засмотрелся, смутился, стал глядеть в другую сторону и бодро вспомнил:

– А как там мой башмак? Наверно, уже заклеился!

Платон бросил ему кроссовку из-под навеса.

– Держи! Как новенький! Надевай и будешь, как огурчик…

Шурка машинально поймал и стоял неподвижно. Откуда в ушах этот тоскливый, этот издалека пришедший гул? Как вой далекого мотора. Ближе… ближе…

Он еще старался удержать в себе радостный день, свое нынешнее счастье. Он даже попытался улыбнуться… Да нет же, ничего не случилось!..

Запыхавшийся, отбившийся от Женьки Кустик подбежал, встал напротив, наклонил пегую голову к костлявому плечу. Глаза озорно сияли.

– Шурчик-мурчик будет, как огурчик…

И сразу – будто тьма…

Гурский говорил о блокаде памяти. Вернее, о фильтре. О таком, который пропускает в память прошлое небольшими дозами. И к тому же прошлое это – как бы обесцвеченное, без переживаний. Словно не с тобой это было, а с другим. И давно, давно, давно…

«Иначе, Полушкин, вам просто не выжить. Тоска убьет вас, говорю это прямо. И главное – вы не сможете сделать то, что вам предназначено…»

«Что предназначено?»

«Об этом позже. Сначала о блокаде. Вы согласны?»

«Как хотите…»

«Нет, это вы должны решить…»

«Ладно…» – Он и правда устал от тоски.

И… ничего не случилось. Но прошлая жизнь как бы отгородилась полуметровым стеклом (и были на этом стекле совсем непрозрачные пятна). А к нынешней жизни стал проявляться слабенький, но все же интерес. Проклевывался тонкой травинкой. Особенно, когда разговор заходил о Рее…

А сейчас… сейчас то стекло будто рухнуло со звоном осколков.

…Ник, Платон, Женька, Тина и Кустик потерянно смотрели, как новый их приятель съежился на корточках и сотрясается от плача. Слезы были взахлеб, не сдержать. Что же делать-то?

Тина в сердцах дала Кустику подзатыльник.

– Балда! Доигрался со своими дразнилками! Смотри, до чего довел человека!

И Шурка услышал. Да, сквозь неудержимый плач все же услышал эти несправедливые слова. Рывком выпрямился. Не останавливая слез, взял Кустика за плечи, придвинул к себе – словно от ударов защищал:

– Ну, вы чего! Он же не виноват!.. Он… Это я… Сам…