10  

– Что ты привязалась к этой девушке? – возмутился он. – Можно подумать, что ты ревнуешь. Давай куда-нибудь проедемся. Тут есть парк? Они уже полчаса сидели на деревянной скамейке возле пруда, разглядывая уток; мальчишки выбирались из Гетеборга, толкая в гору велосипеды с ярко раскрашенными спицами. В домах на окраине парка один за другим вспыхивали огоньки, пронзительные и колючие, словно в темном кинозале чиркали спичками. Вода в пруду зацвела, к птичьим бокам приставала ряска. – Ты привезла меня сюда, – начал Энтони, – но… – Он настороженно замкнулся, помрачнел. – Я никогда, не сделаю одной вещи: не буду нахлебником. Я им никогда не был.

– Эрик даст тебе работу.

– Ты прекрасно знаешь, что я не говорю по-шведски.

– В «Кроге» необязательно знать шведский.

– Кейт, – сказал Энтони, – я там пропаду. Мне бы что-нибудь попроще. На пароходе я думал об этом все время. Крогу от меня никакой пользы. У меня не будет случая показать себя. – Кружась, слетел лист, задел его плечо и улегся между ними на скамейке.

– Видишь? – сказал Энтони. – Золотой. Побрезговал мною. – Он еще зеленый. Такой не считается. Смотри. – Кейт подняла лист и поднесла его к глазам, потому что уже стемнело. – Надкушен. Белка. Или птица какая-нибудь.

– Послушай, Кейт, сегодня утром в порту я видел объявление на английском языке. На склад нужен специалист-англичанин. Вести бухгалтерию. – Да, здесь ты, конечно, большой специалист.

– Я исписал тысячу гроссбухов.

– Эта работа без будущего.

Она только что просила: «Побудь самим собой»; и сейчас, когда его лицо с трудом различалось в быстро похолодавшем воздухе, когда, зябко передернув плечами, она вспомнила: он без пальто, куда он дел свое пальто? – когда ее мысли отвлеклись на ломбарды и старьевщиков, он обезоружил ее своей искренностью: так останавливает нас за рукав приятель, которого мы давно забыли.

– У меня нет будущего, Кейт.

Он сидел притихший, не ломался, был наконец самим собой, и она дивилась этой перемене, лихорадочно соображая, как лучше использовать удачный момент. Она-то знала, что он человек ненадежный, врунишка, плут в денежных делах, но чтобы он отдавал себе в этом отчет – этого она не подозревала.

Он повторил:

– Ты сама знаешь, Кейт: у меня нет будущего. Из воды, зябко нахохлившись, вышли птицы. Словно маленькие футбольные мячи, коричневые комочки перекатились через зеленый склон, припечатывая листья перепончатыми лапками.

– Не правда, – сказала Кейт; страх упустить момент боролся в ней с радостным чувством, что после стольких лет они наконец откровенны друг с другом. – Только слушайся меня. – Она думала: он в моих руках, мой Энтони, главное – не упустить его теперь, сказать нужные слова, но сердце пересилило, и уже она сама сидит без пальто, без будущего, без друга, в чужом галстуке. Обнять, согреть его, но он уже заговорил. – Безусловно, – сказал он, – еще может повезти. Что-нибудь может подвернуться. – И она поняла, что момент упущен. Он был от нее так же далеко, как где-нибудь в шанхайском клубе или на площадке для гольфа в Адене. Трезвый взгляд на себя был лишь крохотным разрывом в сплошной пелене самообмана. Ей казалось, он ждет ее помощи, а ему нужен был только попутный ветерок, новая идея, подходящее воспоминание. – Я рассказывал тебе про испорченный чай?

– Не помню. Холодно. Пошли. А что касается этого склада… Но уже вовсю дул благоприятный ветер. Он был готов признать, что ошибался, что в конце концов и у него есть какое-то будущее. – Понимаю, – сказал он, – тебе не нравится эта идея. – И беспечно рассмеялся:

– Ладно, дам твоему Крогу испытательный срок. Перед ней был человек, только что избежавший смертельной опасности. Спасение наполнило его бурной радостью, а когда он был в ударе, то скучать с ним не приходилось.

И хорошего настроения ему хватило на весь вечер. Он бросался из одной крайности в другую; ей повезло увидеть его в минуту грустную и искреннюю, но была особая прелесть в его беспечности и позерстве. Он рассказывал истории, которые начинались весьма не правдоподобно, но потом оживлялись яркими красками; вероятно, такими же баснями он кружил голову и Мод, и Аннет, и этой девушке Дэвидж.

– Постой, а я писал тебе про «фиат» генерального директора? – Нет, – ответила Кейт, – про «фиат» в открытках не было. – После двух рюмок шнапса она была готова верить почти каждому его слову. Она подобрела к нему. Накрыв его руку своей, сказала:

  10  
×
×