Меня создала Англия

– Есть вещи, которые я не сделаю даже для Кейт. – А то подождите, в будущем месяце у нас обед выпускников Харроу. Я все-таки выбил согласие у сэра Рональда.

– Я не учился в Харроу.

– Я это сразу понял. – Минти подул на кофе. – Зима. Я ее всегда чувствую нутром, в том месте, где делали дренаж. – Вам нужен теплый пояс.

– Я ношу.

– Я носил несколько лет после аппендицита. – Скучно, без удовольствия, вели они разговор на близкую обоим тему. – Мне в Вестминстере делали операцию.

– Мне здесь, – сказал Минти и раздраженно добавил:

– В общественной больнице.

– Когда на седьмой день сняли швы…

– У меня там образовался свищ. Даже сейчас я не переношу ничего горячего.

– Иногда у меня болит. Вдруг они что-нибудь там оставили – тампон или пинцет?

– Видели посланника? – спросил Минти. – Поехал в Лондон на несколько дней.

– В субботу уже будет на месте.

– Я часто думаю: неужели не суждено вернуться? – произнес Минти. – Нагрянуть. Свалиться как снег на голову. На днях я получил письмо от тетки. Не забыли все-таки. Хочется сходить в Ораторию. – Он отхлебнул кофе, обжегся, быстро отставил чашку и приложил к губам платок. – Ровно через неделю я буду в Англии, – сказал Энтони. – Я буду скучать, – сказал Минти, подняв на него завистливый, затравленный, заискивающий взгляд.

– Ну, ладно, – поднялся Энтони. – Пойду скажу Кейт, надо еще деньги достать. Хотите еще по чашечке, пока я не ушел? – Спасибо, спасибо, – хватаясь за предложение, поспешил ответить Минти. – Вы так любезны. С большим удовольствием; Она будет стынуть, пока я управлюсь с этой. Если у меня хватит терпения, я дождусь Нильса, он пойдет этой дорогой. А им, знаете, не нравится, если посетитель часами сидит с единственной чашкой кофе.

Энтони заказал кофе. Какого черта, думал он, я же еду домой. Если я не чувствую себя счастливым сейчас, когда все решено, осталось только найти деньги, упаковать чемодан и попрощаться с Кейт (столько лет жили врозь – почему сейчас нельзя?) – если даже в такую минуту я не чувствую себя счастливым, то чего, спрашивается, еще ждать? – и, возмещая нерасторопное счастье, его охватило наплевательски спокойное равнодушие. Сжечь корабли. – Как насчет прощального подарка, Минти? – спросил он. – Ну как же, обязательно, – откликнулся Минти. – Правда, в будущем месяце, когда появятся деньги.

– Я говорю о подарке для вас. Газетная сенсация. Отдаю задаром, потому что вы мне нравитесь, и потому что на будущей неделе я буду такой же нищий, как вы сейчас.

– Великодушный человек, – рассеянно обронил Минти, тревожно высматривая официанта с кофе.

– Крог женится на моей сестре.

– Святой Кнут! – воскликнул Минти. – Это правда? Вы уверены, что это правда? Вдруг утка? Тогда мне несдобровать.

– Честное слово. – Вспомнив школу, он растопырил пальцы, подтверждая, что никакого обмана нет.

– Святой Кнут.

Расставшись с Минти, Энтони окинул взглядом потемневшие мокрые улицы и раскрыл зонтик; на Тагельбакене несколько капель дождя звонко разбились о крышу трамвая, бесцветной массой высилась ратуша, в металлическое блюдо озера упирался высокий плотный столб дождя; корабли сожжены; теперь и захочешь, нельзя остаться. На Фредсгатан, карауля такси, прятались в подъездах прохожие. Энтони ткнул зонтиком в кованые цветы на воротах «Крога» и стучал, пока не открыли: он почувствовал прилив злобы к этому огромному стеклянному зданию, образцу вкуса и чувства современности. Всюду горели огни, хотя было еще утро; раскалившись, гудели электрические нагреватели. Я бы мог много порассказать Минти – как подстроили увольнение Андерссона, что и как продали «Баттерсону». Вымещая на ногах злость, он почти бегом поднялся по лестнице; по дороге его нагнал лифт и плавно понес выше клерка в строгом костюме с охапкой цветов в руках. На лестничной площадке девица в роговых очках передвигала флотилию металлических корабликов на морской карте, подсказывая себе шепотом: «Пятьдесят пять градусов сорок три минуты». Зазвонил телефон, над дверью вспыхнула красная лампочка. В «Кроге» кипела работа; словно гигантский корабль, построенный в кредит, доверенный опытности капитана и команды, «Крог» на всех парах совершал свое ежедневное плавание. «Шестьдесят семь градусов двадцать пять минут».

Он открыл дверь: за большим столом в форме подковы, под низко свисавшими светильниками двадцать художников отрабатывали двадцать вариантов рекламы. Автоматический граммофон тихо наигрывал расслабляющую музыку, из репродуктора подавались необходимые указания. Ошибся дверью. А здесь что? Ряд черных полированных столов.