Большие люди (СИ)

У него в глазах потемнело, когда увидел. Даже головой тряхнул, потому что картина была настолько нереальной, неправильной, что этого просто не могло быть!

Лютик у них дома. Нет, это приятный сюрприз, кто бы спорил! Он даже и предположить не мог, когда возвращался домой из офиса, что застанет в их с Гошкой квартире Люсю. Так что это очень приятный сюрприз. Но вот остальное!

Ее руки на плечах какого-то полуголого мужика. Тот сидит за столом, опустив голову на руки, а Люся… Люся его трогает!!!

— Что происходит?!

Люся поворачивает, улыбается ему. Но он не видит ничего кроме ее рук на чужих мужских плечах!

— Привет, Гриш. Нет, нет, Илья! — это уже явно не ему. — Голову не поднимайте. Мы продолжаем.

Так это Илья Борисович?! Мать его! Видимо, у него такое лицо, что в разговор вмешивается уже Гошка.

— У Илюхи шею скрутило, как у тебя тогда, помнишь? Поворачивается как робот Вертер. Пришлось срочно вызывать нашу спасительную фею Лютика.

Нашу?! Какого хрена — нашу?! Да как бы не так!

— Насколько я помню, у Людмилы Михайловны весь день допоздна расписан, — Гриша удивляется тому, как спокойно звучит его голос, когда внутри так клокочет.

— Да так совпало, что у меня как раз сегодня на двух поздних сеансах окно. У одних курс закончился, а новые начинаются только завтра, — Люся отвечает безмятежно, продолжая работать. А он не может глаз оторвать от того, как ее пальцы так знакомо разминают плечи и основание шеи чужого мужика, будь он не ладен. Который, если Григорию не показалось, уже постанывает от наслаждения. Хотя самому Грише вот сейчас бы очень хотелось, чтобы тот стонал от боли!

Он резко разворачивается и уходит в спальню. Потому что еще чуть-чуть — и он начнет бить морду своему главбуху. А это, все-таки, как ни крути, не совсем правильно, хотя и очень хочется.

В спальне сел на кровать, невидяще уставившись в дверцу комода. Но перед глазами совсем другое. Она… его Люсенька… трогает другого! И жгучая ревность просто не дает протиснуться внутрь ни одному разумному доводу. Это неправильно! Такого не должно быть!

Открывается дверь комнаты, он даже не поворачивает голову. Он вообще не понимает, как ему дальше существовать, как пережить то, что увидел. Эта сцена его просто нокаутировала.

— Гриша… — она садится рядом, легко опускает руку на его плечо. — Все в порядке?

— Нет! — он взрывается, сбрасывает ее руку с плеча, резко встает с кровати. — Ни черта не в порядке!

— Гриша? — в ее глазах недоумение, которое вот-вот превратится в обиду. — Что случилось?

Он не знает, как сказать правильно. Как внятно объяснить, отчего его буквально скручивает всего изнутри. И поэтому просто орет то, что чувствует:

— Какого хрена ты его трогала?! Какого хрена ты трогала какого-то чужого мужика?! — дальше заканчиваются слова и воздух внутри, и он просто стоит и смотрит на нее. И она встала и тоже смотрит на него. Смотрит, как тяжело поднимается и опускается его грудь, будто он марафон пробежал. Как бьется на виске нервная синяя жилка. И какие у него глаза. Темные и абсолютно… невменяемые.

— Гриша, ты что?.. Ты ревнуешь, что ли? К Илье?

— А что, тут был кто-то еще?!

— О, Господи! Ты, правда, ревнуешь?

— Люся!!! — он буквально рычит. — Ты трогаешь другого мужчину! Почти голого! Как прикажешь это понимать?! Я должен радоваться, что ли?!

Ему уже абсолютно фиолетово, что он орет так, что его слышно и у соседей, наверное. А уж то, что его слышат Гошка и Илья — это совершенно точно. Но ему все равно. Когда он злится — он орет. Сейчас он не может не орать.

— Слушай, — вновь надевший рубашку Илья в компании друга пьет чай на кухне. — А меня с работы не выгонят за это? А то мне нравится у вас работать.

— Не переживай, все будет нормально. Григорию Сергеевичу полезно взглянуть на ситуацию немного под другим углом.

— Да? Ну ладно… И все-таки, — присушиваясь к гневному голосу, рычащему из глубин квартиры, — не хотел бы я отказаться в ситуации… когда генеральный директор будет говорить таким тоном со мной.

— Да с чего бы? — беспечно пожимает плечами Георгий. — В профессиональном плане к тебе претензий нет и быть не может. А по поводу этой истории… Я тебе прикрою, если что.

— Обязательно. У меня жена и маленький ребенок. Меня убивать нельзя, так Григорию Сергеевичу и передай.

— Это и буду тебя отмазывать, если что, — смеется Гоша.

— Гриша… — она поверить не может, что он это все говорит всерьез. Абсурд какой-то. — Это ведь моя работа — трогать других людей. Прикасаться к ним так, чтобы помогать, приносить облегчение, стимулировать развитие или реабилитацию. В этом смысл работы массажиста. Как ты себе представляешь массажиста, который не прикасается к своим пациентам?

— Ты работаешь с детьми! — у него все-таки получается что-то сказать, несмотря на то, что гнев по-прежнему душит.

— Во «Фламинго» — да, — согласно кивает она. — Да и на дому тоже много именно детей-пациентов. Но есть и взрослые. И в том числе мужчины. Ведь мы именно так и познакомились — я делала массаж твоему брату.

Хочет завыть от бессилия. Стоит только представить, что она еще кого-то трогает, вот как его самого тогда, когда у него в шею вступило. Одно дело Гошка, а другое — какие-то неизвестные мужики. А он ведь даже не задумывался раньше, до сегодняшнего дня, когда увидел. Хоть об стену головой бейся.

— Для меня нет разницы, какого пола клиент, — пытается образумить его Люся. — Гриша, пожалуйста… Неужели ты не понимаешь?

Нет, он не понимает, не хочет понимать категорически ничего, кроме одного — она его, и он не собирается ее ни с кем делить!

— Гриш, пожалуйста… — она подходит к нему, робко снова кладет руку ему на плечо. — Пожалуйста… я не знаю, в чем я виновата перед тобой. Это только работа, правда. — Люся вдруг всхлипывает. — Гриш, ну разве я что-то плохое делаю?

Каждое слово, словно пощечина ему, его эгоизму и такой внезапной ревности. И совестно становится, и противно. Прижимает ее к себе. Что сказать, кроме банального:

— Прости меня. Я дурак.

Он переехал, в конце концов. Собрал вещи под ехидные комментарии брата, на которые даже ответно огрызаться желания не было. Новая квартира была объективно хороша, но ему в ней было… никак. Пусто, уныло, бесприютно. Словно в гостиничном номере. Желание туда возвращаться после работы отсутствовало.

У него был дом. Потом дома не стало, но в Гошкиной квартире ему тоже было комфортно. Большей частью потому, что там был брат. Да и времени ни на что не хватало — все мысли даже дома занимала работа, тем более, что о ней было с кем дома поговорить. Теперь же тишина и пустота нового жилища угнетали. Если быть до конца откровенным, то, переехав, он рассчитывал… на что?

Люся даже ни разу не осталась у него ночевать. Отказалась, сначала сославшись на какие-то малоубедительные доводы — что у нее нет с собой зубной щетки, что ей завтра рано на работу, еще что-то. А потом и вовсе сказала странное: «Меня дома не отпустили». Он никак не мог взять в толк — как можно взрослого человека куда-то не отпустить? Как?! Но Люся упорно стояла на своем, и ему пришлось смириться. Видимо, у них в семье как-то все иначе устроено. Так, что ему не понять. Но вот какая-то почти детская обида грызла. И чувство, что она ему нужнее, чем он ей. А еще его доканывала ревность. Он просто не мог не думать о том, как Люся работает с другими мужчинами. Его Лютик!

Мелькавшие смутные мысли предложить ей переехать к нему так и остались невысказанными. Если уж она даже ночевать у него не хочет, то и не переедет. Откажется. А отказы Григорий Свидерский плохо переносил.

— Что значит — домой ночевать не приду?!

— А что в этом непонятного?

— Чем твоя кровать вдруг плоха стала? — бабушка закидывает полотенце на плечо и упирает руки в бока. — Что, на ней теперь спать нельзя?