Когда они ехали через парк под порывами мелкого дождя, мистер Прентис вдруг взорвался:
– Жалость – ужасная вещь. Люди сетуют на любовную страсть. Но самая убийственная страсть – это жалость, она не приедается, как чувственность!
– В конце концов, война есть война, – сказал Роу с каким-то подъёмом, Стёртый лживый довод, как простой камень в руках ребёнка, вдруг засверкал драгоценным самоцветом. Он наконец принимал участие в войне. Мистер Прентис искоса с любопытством за ним наблюдал:
– Вы её не чувствуете, а? Подростки не чувствуют жалости. Это страсть зрелых людей.
– Наверно, я прожил скучную и по-обывательски трезвую жизнь, поэтому все меня так волнует. Теперь, когда я знаю, что я не убийца, я могу получать удовольствие… – Он замолчал на полуслове при виде смутно знакомого, как картинка из сна, дома: заросший сорняком палисадник, рухнувшая серая статуя и железная скрипучая калитка. Шторы спущены, словно в доме покойник, но дверь открыта настежь; казалось, на мебели приклеены ярлычки: «Продаётся с аукциона».
– Мы её сцапали в то же самое время, – сказал мистер Прентис.
В доме царила тишина; у двери стоял какой-то человек в тёмном костюме – он мог быть и гробовщиком. Перед мистером Прентисом распахнули другую дверь, и они вошли. Но не в гостиную, которую Роу смутно помнил, а в маленькую столовую, загромождённую уродливыми стульями, слишком большим обеденным столом и секретером. Миссис Беллэйрс сидела в кресле во главе стола, лицо у неё было пухлое, серое, скрытное, голову украшал чёрный тюрбан. Человек у двери сообщил:
– На вопросы отвечать отказывается.
– Ну как, мадам? – приветствовал её мистер Прентис с беспечной галантностью.
Миссис Беллэйрс не проронила ни слова.
– Я привёл вам гостя, мадам, – сказал мистер Прентис и, отступив в сторонку, представил ей Роу.
Человеку трудно оставаться спокойным, когда он вызывает ужас; неудивительно, что поначалу кто-то бывает этим опьянён. Роу самому стало страшно, словно он понял, что способен на злодейство. Миссис Беллэйрс – это путало, сидевшее во главе стола, – вдруг стала давиться, будто проглотила за обедом рыбью кость. Она, видимо, и так владела собой с трудом, а при появлении Роу у неё перехватило горло.
Мистер Прентис не растерялся. Он обошёл стол и добродушно хлопнул её по спине:
– Откашляйтесь, мадам, откашляйтесь. Вам будет легче,
– Я никогда не видела этого человека, – простонала она. – Никогда!
– Разве? Вы же предсказывали ему судьбу, – сказал мистер Прентис. – Неужели не помните?
Искра отчаянной надежды блеснула в старых, воспалённых глазах:
– Если весь этот шум из-за невинного гадания… Я этим занимаюсь только в благотворительных целях.
– Не сомневаемся.
– И я никогда не предсказываю будущее…
– Ах, если б мы могли заглянуть в будущее!
– Я только рассказываю, какая у человека натура…
– И сколько весит кекс, – подсказал мистер Прентис, и надежда покинула миссис Беллэйрс. Молчать теперь было бесполезно.
– А ваши маленькие сеансы? – весело продолжал спрашивать мистер Прентис, словно они обменивались шутками.
– Только в интересах науки…
– Ваша небольшая компания собирается по-прежнему?
– По средам.
– А многие из участников пропускают сеансы?
– Все они мои личные друзья, – рассеянно произнесла миссис Беллэйрс; теперь, когда вопросы затрагивали менее опасную тему, она подняла пухлую напудренную руку и поправила свой тюрбан.
– И мистер Кост? Но он теперь вряд ли будет участвовать в ваших сеансах.
Миссис Беллэйрс осторожно заметила:
– Теперь я узнаю этого джентльмена. Меня смутила его борода. Мистер Кост затеял тогда глупую шутку. Я ничего об этом не знала. Я ведь была так от них далеко.
– Далеко?
– Там, в Мире Блаженных.
– Да, мистер Кост уже не позволит себе больше таких шуток.
– Я уверена, что он не хотел ничего дурного… Может, он рассердился, что пришли посторонние… У нас ведь такая тесная компания. К тому же мистер Кост никогда не был истинно верующим.
– Будем надеяться, что теперь он им стал. – В эту минуту трудно было предположить, что мистером Прентисом владеет то, что он звал «пагубной страстью жалости». – Постарайтесь наладить с ним контакт, миссис Беллэйрс, спросите его, почему он сегодня утром перерезал себе горло.