Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой

– Какая жалость, что это самый последний прием, – сказала миссис Монтгомери, – но вот увидите, он с нами простится по-королевски. Я сама помогала ему составить меню. Овсянки не будет!

Внезапно рядом со мной появился Альберт, держа на подносе стаканы с виски, бокалы с сухим мартини и коктейлем «Александр».

– Я предпочитаю «Александр», – сказала миссис Монтгомери. – Это сегодня у меня уже третий. Какую чепуху говорят, будто коктейли портят вкус еды. Я считаю и постоянно всем говорю, что вкус еды портит только отсутствие аппетита.

Из темноты выступил Ричард Дин, держа тисненое золотом меню. Я видел, что он уже порядком нализался, а там, за его спиной, между двумя кострами стоял мистер Кипс и, казалось, действительно смеялся – сказать это наверняка было трудно, он так сутулился, что рта не было видно, но плечи у него явно вздрагивали.

– Это получше каши, – сказал Дин, – какая жалость, что ужин последний. Как вы думаете, старичок совсем растратился?

– Нет, нет, – живо возразила миссис Монтгомери. – Он же всегда говорил, что в один прекрасный день устроит последний, самый роскошный и самый увлекательный ужин. Мне кажется, душа ему больше не позволяет этим заниматься. После того, что случилось. Его бедная дочь…

– А у него есть душа? – спросил я.

– Ах, вы не знаете этого человека так, как знаем его мы. Его щедрость… – Автоматический рефлекс, как у собачки Павлова, заставил ее дотронуться до изумруда, висевшего на шее.

– Допивайте и рассаживайтесь.

Голос доктора Фишера из темного угла сада призвал нас к порядку. До этого я не видел, где он находится. Он нагнулся над бочкой метрах в двадцати от нас, и я заметил, как он шевелит в ней руками, словно их моет.

– Вы только поглядите, до чего он милый, – сказала миссис Монтгомери. – Его заботит всякая мелочь.

– А что он там делает?

– Прячет хлопушки в бочке с отрубями.

– Почему бы не выложить их на стол?

– Не хочет, чтобы люди, желая узнать, что там внутри, стали стрелять ими во время ужина. Это я посоветовала ему насчет бочки с отрубями. Только подумайте, он никогда о такой вещи не слышал. Видно, у него было не очень счастливое детство, правда? Но он сразу зажегся этой идеей. Понимаете, он положил подарки в хлопушки, а хлопушки в отруби, и нам надо будет тащить их на счастье с зажмуренными глазами.

– А что, если вам достанется золотой ножик для обрезания сигар?

– Невозможно. Подарки выбраны так, чтобы подошли любому.

– А что такого есть в мире, что подойдет любому?

– Вот увидите. Он нам скажет. Не сомневайтесь. В глубине души он ведь человек очень чуткий.

Мы сели за стол. На этот раз я был посажен между миссис Монтгомери и Ричардом Дином, а напротив были Бельмон и мистер Кипс. Дивизионный сидел напротив хозяина. Набор бокалов был внушительный, а меню сообщало, что будут поданы «Мерсо» 1971 года, «Мутон-Ротшильд» 1969-го, а вот года закладки портвейна «Кокберн» я не запомнил. Тут, подумалось мне, я смогу по крайней мере упиться и забыть обо всем без помощи аспирина. Бутылка финской водки, поданная к икре (на этот раз икрой оделили нас всех), была заморожена в цельной глыбе льда вместе с лепестками оранжерейных цветов. Я снял пальто и повесил его на спинку стула, чтобы предохранить себя от жара костра, горевшего сзади. Два садовника ходили взад и вперед, как часовые, подбрасывая в огонь поленья, но шаги их не были слышны на глубоком снежном ковре. Зрелище было до странности нереальным – столько жара и столько снега, хотя снег под нашими стульями уже начал таять от тепла, которое шло от костров. Я подумал, что скоро ноги наши будут мокнуть в талой воде.

Икрой в большой вазе обнесли нас дважды, и все, кроме меня и доктора Фишера, положили ее себе по второму разу.

– Она так полезна, – объяснила миссис Монтгомери. – В ней столько витамина С.

– Могу пить финскую водку с чистой совестью, – сказал нам Бельмон, позволяя налить себе третью рюмку.

– Они провели настоящую кампанию зимой тридцать девятого, – заметил Дивизионный. – Если бы французы поступили так в сороковом…

Ричард Дин спросил меня: – Вам довелось видеть меня в «Пляжах Дюнкерка»?

– Нет. Я в Дюнкерке не был.

– Я говорю о фильме.

– Нет. Боюсь, что не довелось. А что?

– Да просто так. По-моему, это мой самый лучший фильм.

К «Мутон-Ротшильду» было подано roti de boeuf [жаркое из говядины (франц.)]. Мясо зажарили в тонком слое теста, что сохранило все его соки. Прекрасное блюдо, что и говорить, но на минуту мне стало дурно от вида крови: я снова стоял у подножия фуникулера.