Сборник научно-фантастических произведений

— Ретранслируйте эту сцену на все экраны обеих планет!- приказал я.- Пусть у Клобора будет свой час славы. Он его заслужил!

Затем я склонился к микрофону и позвал:

— Клобор! Клобор! Говорит Совет!

Там на Марсе седой старик вздрогнул, оторвался от захватывающего и жуткого зрелища и нажал кнопку видеоскопа. Перед ним появилось изображение контрольного зала. Он улыбнулся.

— Спасибо, Орк, что не забыли меня. Грустно было бы умирать одному. Но я не вижу бутылки! Вы не хотите со мной чокнуться?

Хэлин отдал короткий приказ. Тотчас появились бутылки маранского вина. Он наклонился к экрану и сказал:

— Клобор, от имени всех людей- спасибо! Благодаря вам мы сможем когда- нибудь отправиться к звездам, не увлекая за собой всю Землю. Ваше имя будет жить вечно, пока существуют люди!

Старый археолог усмехнулся.

— Я предпочел бы, чтобы мое имя жило в моих научных трудах, а не благодаря случайной находке. Но что делать? Приходится принимать славу, как она есть. Однако не занимайтесь мной, у вас есть дела поважнее. Когда приблизится последняя минута, я позову…

Я перевел взгляд на астрономические экраны. На солнечном диске близ экватора отчетливо выделилась более темная зона с рваными, вихрящимися краями.

— Все идет, как мы предвидели, — проговорил Хани спокойным, даже слишком спокойным голосом. — Теперь взрыва ждать недолго…

Однако прошел целый час, а ничего нового не происходило. Солнце неторопливо вращалось. Затем его медленно пульсирующий диск исказился. Сбоку появился гигантский протуберанец, взлетевший, наверное, на миллионы километров.

Хани прильнул к объективу спектроскопического анализатора.

— Реакция Орка-Кельбика началась! Через несколько секунд…

Закончить он не успел. Несмотря на почти мгновенную настройку светофильтров, мы все были почти ослеплены нестерпимо яркой вспышкой в самом центре Солнца. Когда способность видеть вернулась к нам, весь диск был окутан фантастическими фиолетовыми протуберанцами. В течение одной-двух минут Солнце раздувалось, теряло шарообразную форму, словно распадалось на части. Затем последовал сам взрыв. Кипящее огненное море заполнило весь экран ретранслятора № 1, и он прекратил передачу, разнесенный на атомы.

— Теперь остается только ждать, — пробормотал Хани.

Чудовищный световой поток устремился за нами вдогонку. Однако телескоп на вершине центральной обсерватории все еще показывал нам Солнце как сверкающую звезду. Ретранслятор № 2 перестал работать еще до того, как раскаленные газы достигли его, расплавленный радиацией. Последнее изображение с Меркурия показало людям Теневые горы, резко выделяющиеся на фоне неба, охваченного пламенем. Даже с Марса Солнце казалось теперь крупнее и ярче, чем некогда с обсерватории Эрукои.

Несколько минут спустя нас вызвал Клобор.

— Я вернулся с последней прогулки по Марсу. Уже сейчас на поверхности невыносимо. Лишайники горят. Думаю, что теперь мне осталось недолго жить, — закончил он тихо.

На мгновение он исчез, затем снова появился на экране.

— Даже здесь уже тридцать два градуса! Когда стрелка покажет пятьдесят…

Он положил термометр на стол так, чтобы мы его видели. Стрелка перемещалась на глазах. Сорок градусов… сорок пять…

В подземелье марсианского ретранслятора Клобор поднял наполненный розовой жидкостью бокал.

— Друзья, тост Кальра, основателя! Думаю, сейчас он самый подходящий! За прошлые века, которым я посвятил свою жизнь!

— За этот час! — хором ответили мы.

— За вечные дни грядущего!

Клобор поднес бокал к губам, отпил и рухнул на стол; рука его бессильно свесилась.

Мы продолжали стоять молча. Стрелка термометра двигалась все быстрее. Когда она показала девяносто градусов, экран погас.

Часть третья

ВЕЛИКИЕ СУМЕРКИ

ВЛАСТЬ

Совет принял меня тотчас же. Политическая обстановка прояснилась, однако космическая оставалась тревожной. Кельбик представил мне последние данные.

Земля и Венера теперь убегали со скоростью, превосходящей скорость раскаленных газов Солнца. Во всяком случае мы уже вышли за пределы зоны, которой эти газы могли бы достичь в ближайшее время. Однако расчеты показывали, что, если мы немедленно не увеличим ускорение, то температура почвы Земли и Венеры под воздействием реакции скоро превысит точку спекания глины. Это означало, что почва обеих планет станет бесплодной и непригодной для обработки на многие десятилетия. Со своей стороны геологи и геофизики сообщили- и Рения это подтвердила,- что дальнейшее ускорение геокосмосов приведет к разрывам земной коры, которые могут оказаться катастрофическими. У нас оставалось всего несколько часов, чтобы принять решение. А пока мы очень осторожно увеличили мощность геокосмосов.

Это было самым тревожным заседанием Совета. С одной стороны, нам грозило немедленное и катастрофическое растрескивание коры. С другой- более отдаленная, но не менее ужасная опасность полной стерилизации почвы обеих планет. Продовольственные запасы, а так же продукция синтезирующих фабрик и гидропонных теплиц обеспечивали нас еще на пятнадцать лет. Но после этого пришлось бы резко уменьшить население — исход поистине трагический! — либо завоевывать и осваивать чужие незнакомые планеты, если только вообще мы найдем подходящие для жизни планеты за такой короткий срок. Оставалась, правда, возможность, что нам удастся изобрести новый способ восстановления плодородия почвы. Кельбик, Рения, Хани и я высказались за второй, менее рискованный вариант, и многие нас поддержали. Однако большинство Совета проголосовало «против», и было решено увеличить ускорение. Мы вернулись в контрольный зал. Прежде чем Рения ушла в свою геофизическую кабину, я успел шепнуть ей несколько слов. Она должна была предупредить меня, когда напряжение земной коры достигнет предела. Я прекращу ускорение и — будь что будет! Кельбик, разумеется, был с нами заодно.

И вот я сел за пульт управления, подменив Сни. Nova заполняла на экранах большую часть неба, и блеск ее был почти нестерпим, несмотря на светофильтры. Раскаленные газы давно достигли орбиты Юпитера, и гигантская планета исчезла в сиянии радиации, превращенная в плазму. Я попросил передать из обсерватории изображение Сатурна. Он был на самой границе зоны, и облако светящегося газа окутывало его. Сатурн уже потерял свои кольца, состоявшие из космического льда.

Тянуть дальше не было возможности, и я осторожно увеличил ускорение. На экране интегратора линия напряженности коры дала небольшой скачок. Я вызвал Рению:

— Что у тебя?

— Почти никакого эффекта. Продолжай, раз у нас нет выхода. Но очень постепенно. Рано или поздно мы все равно до нее дойдем.

Я обернулся. Властители сидели в амфитеатре и следили за мной. Случайно или по расчету все противники ускорения, главным образом физики и геологи, сгруппировались на одном крыле. Напротив них сидело большинство, те, кто не верил в возможность восстановления плодородия почвы, — ботаники, химики, агрономы… Кельбик склонился надо мной, оперся на мое плечо. Раздраженный, я уже хотел его оттолкнуть, как вдруг почувствовал, что он сунул что-то тяжелое за отворот моей туники.

— Все будет хорошо! — сказал он громко. — Главное правильно использовать наши силы.

Сунув руку за пазуху, я нащупал рукоять фульгуратора.

— Да, но когда придет час, нужно действовать без колебаний! — ответил я, в свою очередь играя на скрытом смысле слов.

Я продолжал увеличивать скорость, не сводя глаз с экрана интегратора. Внутреннее напряжение коры теперь нарастало очень быстро, волнистая линия через каждые несколько миллиметров прерывалась новыми вспышками. Через два часа я услышал голос Рении:

— Орк, прикажи эвакуировать Илюр. При этом ритме ускорения сейсмологи предсказывают через пять часов землетрясение в девять баллов.

Девять баллов! Это означало, что город обречен. Я отдал приказ, встал и доложил Совету: