Америка (Пропавший без вести)

Но Карл не питал никаких чувств к той девушке. В перипетиях все дальше отступавшего прошлого она сидела возле кухонного стола, опершись на крышку локтем. Она смотрела на него, когда он заходил в кухню взять стакан воды для отца или выполнить какое-то поручение матери. Иногда Иоганна в неловкой позе сбоку от буфета писала письмо, черпая вдохновение на лице у Карла. Иногда она прикрывала глаза рукой и тогда ничего кругом не слышала. Временами она становилась на колени в своей тесной каморке рядом с кухней и молилась перед деревянным распятием; Карл тогда робко посматривал на нее, проходя мимо, в щель приоткрытой двери. Иногда она сновала по кухне и отскакивала назад, хохоча как ведьма, когда Карл попадался ей на пути. А то закрывала кухонную дверь, когда Карл входил, и держалась за ручку до тех пор, пока он не просил выпустить его. Иногда она доставала вещи, которые ему вовсе не были нужны, и молча совала в руки. Но однажды она сказала: «Карл» и, вздыхая и гримасничая, повела его, ошеломленного неожиданным обращением, в свою комнатку и заперла дверь изнутри. Она обняла его, едва не задушив, и попросила раздеть ее, на самом же деле сама раздела его и уложила в свою постель, будто отныне хотела владеть им одна, ласкать его и ухаживать за ним до скончания века. «Карл! О, мой Карл!» — вскрикивала она, пожирая глазами своего пленника, тогда как он ничегошеньки не видел и чувствовал себя неуютно в теплых перинах, которые она, похоже, нагромоздила специально для него. Затем она улеглась рядом и принялась выпытывать у него какие-то тайны, но рассказывать ему было нечего, и она, не то в шутку, не то всерьез, рассердилась, стала тормошить его, послушала, как бьется его сердце, прижалась грудью к его уху, предлагая послушать свое, но Карл наотрез отказался, прижималась голым животом к его телу, щупала рукой внизу так мерзко и стыдно, что Карл выпростал голову и шею из подушек; затем она раз-другой толкнула его животом — так, будто стала частью его самого, и, вероятно, поэтому он почувствовал себя до ужаса беспомощным. Наконец после долгого прощания он в слезах вернулся в свою постель. Вот все, что произошло, и однако же дядя сумел сделать из этого целую историю. Значит, кухарка не только помнила о нем, но и сообщила дяде о его приезде. Это она хорошо придумала, и когда-нибудь, наверное, он еще отблагодарит ее.

— А сейчас, — воскликнул сенатор, — скажи мне откровенно, признаешь ты меня своим дядей или нет.

— Ты — мой дядя, — сказал Карл и поцеловал ему руку, а тот в свою очередь поцеловал его в лоб. — Я очень рад, что встретил тебя, но ты заблуждаешься, полагая, что родители всегда отзываются о тебе плохо. Не говоря уж о том, что в твоей речи были и еще кое-какие погрешности, я имею в виду, в действительности дело обстояло не совсем так. Да ты и не можешь по-настоящему верно судить отсюда обо всех обстоятельствах, а кроме того, я думаю, невелика беда, если даже присутствующие не вполне точно информированы о предмете, который вряд ли представляет для них большой интерес.

— Отлично сказано, — произнес сенатор, подведя Карла к явно сочувствующему капитану, и спросил: — Ну не замечательный ли у меня племянник?

— Я счастлив, — сказал капитан с поклоном, свидетельствующим о военной выучке, — я счастлив, господин сенатор, познакомиться с вашим племянником. Для моего корабля особая честь — послужить местом подобной встречи. Правда, путешествие четвертым классом было, наверное, весьма утомительным, ну да ведь никогда не знаешь, кого везешь. Мы, конечно, делаем все возможное, чтобы максимально облегчить путешествие пассажиров четвертого класса, гораздо больше, например, чем американские компании, но превратить такой рейс в сплошное удовольствие нам пока, увы, не удалось.

— Мне это не повредило, — сказал Карл.

— Ему это не повредило! — громко смеясь, повторил сенатор.

— Боюсь только, мой чемодан потерян… — И тут Карл вспомнил все, что произошло и что еще оставалось сделать, осмотрелся: присутствующие, онемевшие от удивления и пиетета, замерли на своих местах, устремив на него взгляды. Только на лицах портовых чиновников — если вообще удавалось заглянуть под маску сурового самодовольства — читалось сожаление: дескать, надо же нам было прийти сюда так не ко времени! — и карманные часы, которые они выложили перед собой на стол, были, по-видимому, для них важнее всего того, что происходило и еще могло произойти в канцелярии.