Казино "Палм-Бич"

– «Хакетт» задолжала банку 42 миллиона долларов. Административный совет решил, что кредит слишком большой и увеличивать его дальше, без солидных на то гарантий, опасно. Я очень сожалею…

– Вы пошутили?- просипел Мюррей, стараясь контролировать дыхание. – Мы сотрудничаем таким образом долгие годы. «Хакетт» – самый крупный ваш клиент!

– Поверьте, мы огорчены… Поймите, при вашей задолженности в 42 миллиона мы подвергаем себя опасности, авансируя вам еще 40…

– Мистер Фишмейер, я не могу в это поверить! То, что вы привели в качестве довода,- смешно… Имущество «Хакетт» – это сотни миллионов долларов!

– Не спорю. Может, вы переусердствовали с инвестициями? Ваша экономическая политика, направленная на расширение производства, вызывает восхищение, но на этот раз административный совет не поддержал ее.

– Вы нам подстроили западню!- выкрикнул Мюррей, выбросив вперед в обвинительном жесте указательный палец.- Если вы собирались это сделать, не следовало оттягивать до последней минуты! Вы загоняете нас в угол!

– «Хакетт» – здоровое предприятие, Оливер.

– Прекратите называть меня Оливером!

– С вашей репутацией вы легко найдете выход из положения.

– Найти восемьдесят два миллиона за три дня? Я протестую! Вы хорошо подумали о последствиях вашего отказа?

– Наш административный совет…

– Пошел он к черту! Я сейчас же сообщу мистеру Хакетту о разрыве наших отношений. И посмотрим, что скажет Гамильтон Прэнс-Линч! Они как раз вместе отдыхают во Франции. До свидания, мистер!

– С пылающим от возбуждения лицом тот направился к выходу. Фишмейер даже не попытался задержать его. Перед тем как сесть в ожидавшую его машину, Мюррей обратил внимание на рамку в «Геральд трибюн», которой размахивал продавец, выкрикивая заголовок:- «Бурже» дает зеленый свет «организации» против «Хакетт»!

Пунцовый цвет лица Оливера стал пепельно-бледным. Он выхватил у продавца газету и, не взяв сдачу, сел в машину.

– В фирму,- бросил он шоферу.

***

Ален открыл глаза, осмотрелся, ничего не узнавая, и заметил, что держит Тьерри в своих объятиях. Он закрыл глаза и еще крепче обнял ее.

– Который час?

– Четыре.

– Утра?

– Вечера.

Она была обнаженная и теплая.

– Я проснулась давно,- прошептала она,- но боялась пошевельнуться, чтобы не разбудить тебя. Ты так крепко обнимал меня, словно боялся утонуть.

– Не может быть!

– Ты разговаривал во сне и целовал меня. Раза два я попыталась встать, но ты так вцепился в меня, что чуть не задушил…

– Тьерри?

– Что, милый?

– Мне хорошо…

Она наклонилась и коснулась губами его щеки.

– Хочешь кофе?

– Я хочу тебя.

– Сейчас приготовлю и принесу.

После самоубийства Нади он еще два часа оставался в «Ла Вольер». Прибывшая полиция устроила допрос многочисленным свидетелям драмы. Когда он вернулся к Тьерри, в его лице не было ни кровинки. Она выслушала его, успокоила. Она стала для него спасательным кругом… Он так неистово любил ее, как никогда никого раньше. Это было что-то очень глубокое, непрерывное, грубое и одновременно нежное. Сон настиг его в ее объятиях, прямо на ней…

– Я правда уснул на тебе?

– Я чуть не задохнулась.

– Такого со мной никогда не случалось.

– Со мной тем более,- смеясь, сказала она.

– Тьерри…

– Да.

Он лег на нее и языком лизнул ее губы.

– Ты терпеливая, Тьерри?

– Как ангел.

– Чтобы сделать ребенка, требуется время… Я хочу сказать, пока он родится… Девять месяцев, да?

Он почувствовал, как под ним напряглось тело.

– Кому ты хочешь сделать ребенка?

Он сполз вниз и положил голову ей на бедро.

– Я хочу жить с тобой.

– Три дня?

– Всегда.

Она взяла его лицо в свои ладони и строго на него посмотрела.

– Не говори так.

– Почему?

– Я могу поверить.

– Так ты согласна?

Она пожала плечами.

– Тьерри, ты согласна?

Новый, еще более строгий вопросительный взгляд. Они одновременно почувствовали, как их тела словно пронзил электрический разряд.

– Да,- чуть слышно выдохнула она.

– Я сейчас сойду с ума.

– Сойду с ума,- как эхо повторила она.- Чему ты улыбаешься?

– На какую-то секунду я увидел нас со стороны. Мы как две слипшиеся конфетки!

– Ты подшучиваешь надо мной?

– Впервые в жизни мне никуда не хочется и ничего делать тоже… Если бы меня спросили, чего бы я хотел, где бы хотел оказаться… только здесь и только с тобой. Мне настолько хорошо, что трудно вообразить, что может быть лучше. Понимаешь?