Шопоголик на Манхэттене

— Да не увязалась ты! — отмахивается Люк.

— Еще как увязалась! Ты ведь так обо мне думаешь? Считаешь, что я — пустое место, мелочь, которую надо… как-нибудь втиснуть в свои грандиозные планы. А я такая дура… Дура, что позволила тебе это…

— У меня нет времени на сцены, — говорит Люк, поднимаясь.

— У тебя никогда нет времени! — сквозь слезы ору я. — У Сьюзи и то для меня больше времени, чем у тебя! Приехать на свадьбу Тома — у тебя не было времени, наш короткий отпуск ты превратил в деловую встречу; тебе даже некогда было познакомиться с моими родителями…

— Да! У меня никогда нет времени! — вдруг вопит Люк, и от неожиданности я замолкаю. — Да, я не могу позволить себе сидеть и вести праздные разговоры с тобой и Сьюзи. Ты хотя бы представляешь, как много я работаю? И насколько важна для меня эта сделка?

— А почему она так важна? — ору я во всю глотку. — Почему тебе так важно добиться успеха в Америке? Чтобы наконец произвести впечатление на свою стервозную мамочку? Если в этом все дело, то можешь и не стараться! Она никогда не будет тобой довольна. Никогда! Она ведь даже не захотела увидеться с тобой! Черт возьми! Ты покупаешь ей роскошный подарок, а она не может выделить и пяти минут для встречи!

Я замолкаю, задыхаясь. Тишина.

Бот черт. Зачем я это сказала?

У Люка лицо серое от гнева.

— Как ты назвала мою мать? — медленно спрашивает он.

— Слушай… я не имела в виду… — В горле застывает какой-то ком, я сглатываю. — Просто мне кажется… что все должно быть в разумных пределах. Я всего лишь немного походила по магазинам…

— Немного походила по магазинам, — язвительно вторит Люк. — Немного.

Люк долго на меня смотрит, потом, к моему ужасу, идет к огромному шкафу, куда я складывала все свои покупки, молча его открывает, и нашему взору предстает целая гора пакетов, наваленных до самого потолка.

От одного их вида мне становится дурно. Все эти вещи, без которых, как мне тогда казалось, я не могла бы прожить, которым так радовалась… сейчас кажутся мне просто хламом. Вряд ли я даже смогу вспомнить, что лежит в каждом из этих пакетов. Просто… барахло. Кучи барахла.

Не говоря ни слова, Люк закрывает шкаф, и меня охватывает горячий, жгучий стыд.

— Я знаю, — говорю я еле слышно. — Но я за это расплачиваюсь. Можешь мне поверить.

Отворачиваюсь и вдруг понимаю, что мне тошно в этой комнате, я не могу больше находиться здесь, рядом с Люком, с этим отражением в зеркале, в роскошном номере, где прошел этот жуткий день.

— По… пока, — бормочу я и плетусь к двери.

Приглушенный свет в баре успокаивает и укрывает от посторонних глаз. Я оседаю в мягкое кожаное кресло, у меня слабость и озноб, как при гриппе. Рядом возникает официант, и я заказываю апельсиновый сок, но, передумав, меняю заказ на бренди. Его приносят в огромном бокале — теплая, живительная влага. Я делаю несколько глотков. Вдруг над моим столиком нависает тень. Это Майкл Эллис. Сердце уходит в пятки. Честное слово, у меня сейчас нет настроения с ним разговаривать.

— Здравствуйте. Вы не возражаете? — Он указывает на кресло напротив, и я слабо киваю.

Майкл садится и доброжелательно на меня смотрит, пока я осушаю бокал. Какое-то время мы оба молчим.

— Я мог бы из вежливости не упоминать об этом, — наконец произносит он. — Или сказать вам правду, то есть выразить свои сожаления по поводу происшедшего. Ваши английские газетчики — просто звери. Никто не заслуживает такой жестокости.

— Спасибо, — бормочу я.

Появляется официант, и Майкл, не спрашивая, заказывает еще два бренди.

— Знаете, люди ведь не дураки, — говорит он, когда официант отходит. — Никто не поставит вам этого в вину.

— Уже поставили, — отвечаю я, глядя в стол. — Мои пробы на телевидении отменены.

— А-а… Жаль.

— Никто меня знать не хочет. Бее заявляют, что «решили пойти другим путем» или «решили, что я не подхожу для американского рынка», и… ну и так далее. Словом, «вы свободны».

Я так хотела сказать все это Люку. Хотела излить ему душу, чтобы он меня не осуждал, а по-доброму обнял. А потом сказал бы, что они еще пожалеют о своем отказе. Мои родители и Сью-зи именно так бы и сделали. А он вместо этого расстроил меня еще больше. И Люк прав — я сама все испортила, разве нет? Такой шанс выпадает раз в жизни, а я его профукала.

Майкл сочувственно кивает:

— Бывает. Эти тупицы — как стадо овец: одна со страху шарахнулась, и все стадо за ней.