— А вы не могли бы узнать… Возможно, он нас примет.
Эрика Парнел закатывает глаза.
— Ждите, — говорит она и исчезает за дверью с надписью «Посторонним вход запрещен».
— Слушай, какие они тут ужасные! — замечает Сьюзи. — Когда я прихожу к своему менеджеру в банке, он угощает меня хересом и спрашивает про родных. Знаешь, Бекки, по-моему, тебе нужно сменить банк.
— Возможно.
Я нервно просматриваю брошюры о страховании, вспоминая, как отзывался о Джоне Гэви-не прежний менеджер, Дерек Смит, — мол, это суровый и непреклонный тип. Боже, как мне не хватает милашки Смити.
Боже, как мне не хватает Люка.
Эта внезапная мысль поражает мое сознание не хуже удара кувалдой по голове. Вернувшись из Нью-Йорка, я старательно избегала думать о Люке. И единственное сейчас, чего мне хочется, — поговорить с ним. Чтобы он посмотрел на меня так же, как раньше, еще до всех этих ужасных событий. Улыбнулся своей загадочной улыбкой и крепко-крепко меня обнял.
Интересно, что он сейчас делает? Как проходят его встречи.
— Проходите, — раздается голос Эрики Парнел, и вот я уже иду за ней по коридору с синей ковровой дорожкой в холодную комнатушку с одним столом и несколькими пластиковыми стульями.
Эрика оставляет нас одних, и мы со Сьюзи испуганно переглядываемся.
— Может, сбежим? — предлагаю я, лишь наполовину в шутку.
— Все будет хорошо, — отвечает Сьюзи. — Он наверняка окажется очень милым человеком! Знаешь, у моих родителей как-то был садовник. На вид — такой сердитый, но потом мы узнали, что у него дома жил кролик! И мы стали совсем по-другому…
Она замолкает, потому что распахивается дверь и в комнату входит человек лет тридцати. У него редеющие темные волосы, неряшливый костюм, а в руке одноразовый стаканчик с кофе.
Судя по всему, в его крови нет и капли доброты. Зря мы сюда пришли.
— Так, у меня мало времени. Которая из вас Ребекка Блумвуд?
Тон у него при этом такой, словно он спрашивает, кто из нас убийца.
— Э-э… ну я.
Набычась, он изучает меня с ног до головы.
— А это кто?
— Сьюзи— моя…
— Родственница, — уверенно говорит Сьюзи. Она оглядывает комнату. — А хереса у вас нет?
— Нет, — отвечает Джон Гэвин и смотрит на нее, как на инопланетянку. — Хереса у меня нет. К чему вообще этот визит?
— Так, во-первых, — взволнованно начинаю я, — я вам кое-что принесла. — Лезу в сумку и достаю конверт из того самого нью-йоркского магазина.
Это я сама придумала принести ему какую-нибудь мелочь, чтобы расположить к себе. В конце концов, это всего лишь проявление хорошего тона. А в Японии вообще только так бизнес и делают.
— Это что, чек? — спрашивает Джон Гэвин. — Э-э… нет, — слегка краснею я. — Это… открытка ручной работы.
Джон Гэвин как-то непонятно смотрит на меня, потом вскрывает конверт и достает открытку с серебряными узорами и розовыми перышками, приклеенными по углам.
Сейчас мне кажется, что надо было выбрать что-нибудь не такое девчачье.
Или вообще ничего не приносить. Но она так подходила к этому случаю.
«Друг, я знаю, что допустила ошибку. Но давай начнем все сначала?» — читает Джон Гэвин с удивлением. Потом вертит ее, как будто подозревая, что это какой-то подвох.
— Вы что, купили ее?
— Прелесть, правда? — радуется Сьюзи. — Их делают в Нью-Йорке.
— Ясно. Я это запомню. — Он кладет открытку на стол, и мы все на нее смотрим. — Мисс Блумвуд, вы для чего сюда пришли?
— Ой, да. Как написано в этой открытке… я понимаю, что… была далеко не лучшей… идеальной клиенткой. Однако я уверена, что вместе мы можем найти гармоничное решение.
Пока все идет нормально. Эту часть речи я выучила наизусть.
— То есть? — спрашивает Джон Гэвин.
Я откашливаюсь и продолжаю:
— Н-ну… ввиду непредвиденных обстоятельств я оказалась в несколько… затруднительном положении. И я подумала, не могли бы вы… хотя бы временно…
— Пожалуйста… — вставляет Сьюзи. — Пожалуйста… увеличить мой кредит… на некоторое время…
— Доброжелательность, — подсказывает Сьюзи. — Проявив доброжелательность… временно.
Конечно, я выплачу долг, как только это будет возможно. — Я останавливаюсь, чтобы отдышаться.
— Вы все сказали? — Джон Гэвин складывает руки на груди.
— Н-ну…, да. — Я оглядываюсь на Сьюзи. Да, мы все сказали.
Тишина, Джон Гэвин стучит ручкой по столу. Потом поднимает голову и говорит: