Подземная непогода

— А ты злой, — заметил Яковлев. — Впрочем, надо быть злым, когда воюешь за новое.

На взлетной дорожке уже стоял ТУ-204, огромная белая рыба, шилоносая, с окошечками на боках, готовая прыгнуть в небо. Где-то в тучах зудели вертолеты, рассеивающие облака над аэродромом. Они расползались, как вата, вот и голубизна проглянула, брызнуло солнце, и дымчатый пасмурный мир заиграл красками: трава стала ослепительно зеленой, сопки бурыми, синими и густо-лиловыми, снега — голубыми в тени.

— Хорошо, — сказал Яковлев.

— Хорошо, — подтвердил Грибов. — Я вернусь сюда обязательно.

— А как моя землячка? Так и простились?

Грибов развел руками:

— Не моя вина… Насильно мил не будешь. Не по сердцу пришелся. — Он тяжело вздохнул.

Яковлев посмотрел на него внимательно.

— Удивляюсь! — сказал он. — Половинчатый ты человек. Редакторы тебя не признали, профессора отказали — ты засучив рукава лезешь в бой, не считаясь с авторитетами, не взирая на лица. Тут у тебя и смелость, и дерзость, и упорство, и ум. А от девушки отступаешься сразу: "Насильно мил не будешь". Где же твой боевой характер, где же твоя воля?

— А что делать? Уезжаю! Больше не увидимся…

— Как будто почты нет. Завтра приедешь в Москву, напиши письмо, пошли радиограмму, фототелеграмму…

— Вы думаете, стоит послать?

— Конечно! Есть такие широкие бланки, можно целую поэму написать убористым почерком.

Трап уже подкатил к самолету, пристроился к дверце. Дежурная собрала пассажиров, решительным шагом двинулась через поле. Пассажиры с сумками, портфелями, букетами и детьми потянулись за ней нестройными рядами, как школьники за экскурсоводом. Поспешно простившись, Грибов побежал вдогонку, размахивая своей кожаной папкой. Догнал, затерялся среди комбинезонов, плащей, ватных курток, шинелей. Яковлев в последний раз отыскал глазами черное пальто и крикнул:

— Думай о людях!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

1

Ковалев приземлился окончательно. Жалобы и увертки не помогли. Он еще пытался сопротивляться, еще надеялся, поехал в Москву, дошел до высшего начальства, но пришел день, когда главный врач сказал:

— Ничего не поделаешь, дорогой. Последствия контузии. Левый глаз видит на двадцать процентов. Нельзя вам летать!

— Нет, я вижу хорошо! Я волновался на комиссии… — пробовал возразить Ковалев.

Но врач улыбнулся в ответ:

— Это и плохо, что видите хуже, когда волнуетесь. Лечиться надо всерьез. Да вы не горюйте, вы свое сделали. Можете выйти на пенсию и отдыхать.

— Рано мне отдыхать! Я моложе вас лет на десять. Вы же не отдыхаете…

Врач развел руками:

— Каждому свое. Есть специальности, связанные с возрастом. Возьмите, например, спорт. Для бокса, борьбы, спринтерского бега лучший возраст двадцать пять лет. После тридцати чемпионы сдают красные майки, сходят на третье, пятое место, потом во второй десяток. Люди находят выход: работают тренерами, растят учеников, своих спортивных наследников. Не обязательно летать самому. Поищите место в школе или на аэродроме…

— На аэродроме? Никогда!

Ковалев представил себе зеленое поле, готовые к взлету машины, ревущие моторы, стремительный разбег… Рванувшись вперед, стальная птица устремляется в голубой простор. Острые крылья режут плотный воздух, встречный ветер хлещет ее… а на опустевшем поле стоит унылый человек, тоскливым взглядом провожая серебряную точку. Нет уж! Чем жить так, томясь, завидуя, тоскуя и каждый день видя недостижимое, лучше порвать сразу, не мучить себя. Нет, нет, на аэродром он не пойдет!

Врач проводил Ковалева до дверей, пожал ему руку, похлопал по плечу, пригласил зайти через несколько месяцев. А Ковалев чувствовал, будто его вышвырнули на улицу пинком. Дневной свет показался ему тусклым и серым. Прохожие раздражали. Спешат? Конечно, они имеют право спешить, у каждого есть место и дело. Только он один может не торопиться. Начинающий пенсионер!.. Говорят — заслужил покой. Выбросили, сдали в утиль!

А в памяти назойливо повторялась одна и та же строчка из слышанного когда-то стихотворения:

Жить, говорит, будешь. Петь — никогда. "

Ну что ж! — сказал Ковалев сам себе. — Если петь не придется, жить все-таки нужно. Поеду назад на Камчатку, на Вулканстрой. Там всякие люди нужны. Найдется койка и для бывшего летчика".

2

"Жить, говорит, будешь, петь — никогда".

Не было песни в душе Ковалева, и все казалось ему не так.

На каждой лекции он вспоминал летную школу. Тогда тоже была черная классная доска, мел и тетради… Но в тетради — увлекательные вещи: силуэты самолетов, топографические знаки, сведения о тяге, сопротивлении воздуха, циклонах, антициклонах… А теперь что? "

Бурение производится:

* Для изучения грунтов и горных пород при возведении зданий, мостов, гидротехнических сооружений и при поисках полезных ископаемых.

* Для добычи полезных ископаемых, чаще всего нефти, газа, воды, соляных растворов, минеральных вод.

* В горном деле для вентиляции, водоотлива, прокладки трубопроводов и кабелей.

* Для взрывных работ…"

Слов нет, и вентиляция и полезные ископаемые нужны и полезны. А все-таки с полетами им не сравняться…

Но пусть предмет не нравится. В каждом учебнике есть скучные главы, все равно к экзамену их перечитываешь. Если пришел на курсы, надо учиться. И Ковалева раздражали соученики помоложе, которые по вечерам, вместо того чтобы переписывать конспекты, тратили время на волейбол, кино или танцы.

— У нас насчет дисциплины крепче было, — укорял их Ковалев. — После обеда на занятия строем ходили и с песней… Бывало, приведет старшина в класс: "Садись! За посторонние разговоры — два наряда вне очереди". Порядок! Уткнулся в книгу, молчишь. Называлось — "часы самоподготовки".

Но пусть товарищи проявляют легкомыслие. Станут старше — остепенятся. Солидный человек может заниматься в одиночку, лишь бы педагоги были хороши. Против лекторов Ковалев ничего не имеет. Люди ученые, со званиями. А вот практику ведет буровой мастер Мовчан, долговязый, длиннорукий, длинноносый, весельчак, балагур. Он горбится, размахивает руками, улыбается. Старшина летной школы сказал бы: "Внешний вид у него отсутствует". Может быть, мастер он и знающий, а дисциплины никакой… Пол-урока тратит на примеры, рассуждения, случаи из жизни. Вчера объяснял буровой станок и вдруг говорит:

— Что же мы проходим, хлопцы? Думаете, шкивы, болты, штанги, одним словом металлический лом, — это и есть машина? Нет. Если вдуматься — перед вами богатырский меч. Вот в сказках рассказывают: садится богатырь на коня и наскакивает на огнедышащего змия. Конечно, с мечом на змия страшновато. А если в танке да с орудием, пшик будет от того змия. За что я люблю машину? В руки она силу дает. Выхожу я, Мовчан, против вулкана один на один, а вместо меча у меня буровой станок. Страшно? Ничуть. Опасно и весело. "

Болтовня это все!" — думает Ковалев и говорит:

— Разрешите вопрос: а из каких частей состоит станок?

Но пусть даже учитель не по душе. Заниматься можно и по учебникам. Прочел, повторил — и свободен. Иди отдохнуть, погулять. Однако Ковалева не тянет на улицу. Ему кажется, что воздух теперь не тот у Горелой сопки. Куда не кинешь взгляд, первобытный хаос, развороченная земля, пни, строительный мусор. Конечно, это временно. Сейчас на Вулканстрое переходный период. Леса уже нет, сада еще нет. Но Ковалев не умеет видеть будущие яблони в комьях глины. Глядя на перевернутую землю, он морщится; глядя на утраченное небо, тоскливо вздыхает.

Трудно человеку без песни!