Миры Роберта Хайнлайна. Книга 1

Тут Дораль начал представлять мне членов своей семьи. Было бы лучше, если бы на них имелись какие-нибудь опознавательные знаки, так как я никак не мог разнести их по табели о рангах. Одежда тут не помогала, так как сквайры одевались так же, как батраки, а вторая горничная могла (а часто так и делала) навесить на себя целый груз золотых украшений и напялить вечерний туалет. Да и представляли их мне без соблюдения этих самых рангов.

Хорошо хоть вовремя усек, кто тут хозяйка дома — жена Джоко, вернее, его старшая жена. Это была очень видная зрелая женщина, брюнетка с несколькими лишними фунтами веса, однако весьма завлекательно распределенными по фигуре. Одета она была так же просто, как и сам Джоко, но, к счастью, я заметил, что она подходила здороваться со Стар и обе обнялись как старые подруги. Поэтому я навострил уши, когда через несколько минут ее представили мне как Дораль (со специальной приставкой, которую носил и Джоко, только женского рода).

Я тут же вскочил с кресла, взял ее за руку, склонился над ней и поцеловал. Это в малой степени походило на невианские обычаи, но вызвало клики восторга, а миссис Дораль покраснела и приосанилась, тогда как Джоко гордо ухмыльнулся.

Встал я только перед ней. Мужчины и мальчики шаркали мне ножкой, женщины от шести до шестидесяти лет низко приседали, но не так, как это делается у нас, а по обычаю Невии. Больше всего это напоминало па из твиста. Сначала балансируют на одной ноге, как можно сильнее отклоняя назад туловище, потом — на другой, так же сильно наклоняясь вперед и при этом вибрируя всем телом. Выраженные в словах, эти движения не кажутся грациозными, но в действительности они именно таковы, а в семье Доралей благодаря им не было случаев артрита или повреждения позвоночных дисков.

Джоко не затруднял себя произнесением имен. Женщины все представлялись мне как «лапочки», «красотки» и «очаровашки», а мужчины, даже те, что были старше Джоко по возрасту — как «сыночки». Вполне возможно, что многие действительно были его детьми.

В семейных и общественных отношениях Невии я так и не разобрался. На первый взгляд, это было что-то вроде феодализма, но кем была это толпа — рабами, крепостными или членами одной огромной семьи — не знаю. И то и другое, полагаю. Титулы тоже ничего не проясняли. Единственный титул, который был у Джоко и выделял его из прочих, была приставка «сам» — Сам Дораль, что отличало его от двух сотен просто Доралей. В своих воспоминаниях я направо и налево бросаюсь титулом «милорд», поскольку Стар и Руфо пользовались им в своей английской речи, но в общем-то это была просто вежливая форма обращения, отдаленно сходная с невианской. «Freiherr»[64] вовсе не эквивалентно «свободному человеку», а «месье» — «милорду», такие понятия точно не переводятся. Стар украшала свою речь «милордами» только потому, что она была хорошо воспитана и физически не могла сказать: «Эй, ты, Мак!» даже своим близким друзьям (между прочим, одно из самых ласкательных имен на невианском языке принесло бы вам в Нью-Йорке хорошую зуботычину).

Когда наконец все присутствующие были представлены Гордону Первоклассному Герою, мы разошлись, чтобы подготовиться к банкету, которым Джоко решил вознаградить себя за обманутые надежды на трехмесячные каникулы. Это не позволило мне поговорить со Стар и уж, естественно, с Руфо. Две служительницы повлекли меня в мои покои.

Вы не ослышались — женщины. Во множественном числе. Хорошо еще, что я несколько попривык к женской обслуге в мужских банях европейского типа и еще больше свыкся в Юго-Восточной Азии и на Иль дю Леван. В американских школах не обучают искусству обращения со служительницами, особенно если они молоды, очаровательны и в высшей степени готовы ко всем услугам, а ты имеешь за спиной долгий, полный опасности день. Я еще после своего первого участия в патруле узнал, что ничто так не повышает физиологическую активность, как ружейный обстрел и выход из него живым.

Если бы прислужница была одна, то я наверняка опоздал бы к ужину. Но в сложившейся ситуации одна была дуэньей для другой, и наоборот, хотя и без всякого умысла. Я похлопал рыженькую по попке, когда отвернулась вторая и, как мне показалось, установил с ней взаимопонимание на более поздний час.

Ну, ничего! Когда тебе скребут спину — это тоже удовольствие. Подстриженный, с головой, вымытой шампунем, доведенный до глянца, выбритый, побывавший под душем, пахучий, как пышная роза, разодетый в самые роскошные одеяния, я был препровожден своими девами в банкетный зал точно в назначенное время.

Однако костюм проконсула, в который я был облачен, выглядел рабочим комбинезоном в сравнении с нарядом Стар. Все свои роскошные платья она, как известно, потеряла сегодняшним утром, но хозяйке дома удалось откопать кое-что из своих запасов.

«Верхнее платье», закрывавшее фигуру Стар от подбородка до колен, было прозрачно, как зеркальное стекло. Оно имело голубовато-дымчатый цвет, тесно облегало тело спереди, а сзади пышно пенилось. Под ним было надето «нижнее платье». Казалось, Стар окутывает вьющийся плющ — но плющ золотой и затканный весь сапфирами. Он обвивался вокруг ее прекрасного тела, отходившие от плюща ветки окружали ее грудь, это прикрытие скрывало меньше, чем самое модное бикини, но поражало взор сильнее, а стало быть, было и более эффектным.

На ногах у нее были сандалии из какого-то прозрачного и пружинистого материала. Они держались каким-то чудом — ни ремешков, ни пряжек. Очаровательные ножки Стар смотрелись как босые, они будто висели в воздухе в четырех дюймах от земли, причем сама Стар казалась стоящей на цыпочках.

Грива ее светлых волос преобразовалась в сложное сооружение, походившее на корабль под всеми парусами и сверкавшее сапфирами. Похоже, Стар несла на себе по меньшей мере два состояния в сапфирах: одно на голове, другое на теле. Впрочем, не буду детализировать.

Она увидела меня в то самое мгновение, когда я увидел ее.

— Мой Герой, ты прекрасен! — осветилось ее лицо.

— Гм-м… А ты тоже не теряла времени. Можно я сяду с тобой? Мне нужна помощь.

— Нет, нет! Ты будешь сидеть с джентльменами, а я с дамами. Никаких трудностей не предвидится.

Весьма недурная организация банкета, надо признать. Оба пола имели отдельные низкие столы, мужчины сидели лицом к дамам, разделенные расстоянием примерно футов пятнадцать. Светская болтовня с дамами становилась необязательной, а смотреть на них было приятно, и даже очень. Леди Дораль сидела как раз напротив меня и вполне могла соревноваться со Стар при дележе золотого яблока. Ее платье кое-где было прозрачно, но в местах совершенно неожиданных. Большую часть платья составляли бриллианты. На мой взгляд, правда. Хотя вряд ли тут стали бы делать поддельные камни таких огромных размеров.

За столами сидело человек двадцать, вдвое или втрое больше — прислуживали, забавляли или просто болтали. Например, три девицы занимались только тем, что заботились обо мне — чтоб не умер от жажды или голода: я ведь не знал, как пользоваться невианскими столовыми приборами. Мне до них даже дотронуться не дали. Девушки стояли возле меня на коленях, я же восседал на большой подушке. А Джоко так тот к концу вечера уже просто лежал на спине, покоясь головой на женских коленях, и служанки клали ему кусочки еды прямо в рот и подносили к губам бокалы с вином.

У Джоко, как и у меня, были три прислужницы. Стар и миссис Джоко имели по две. Остальным приходилось обходиться одной на каждого. Эти девы-прислужницы так закрутили мне голову, что я не сумел даже прикинуть, какова будет дальнейшая вечерняя программа. Хозяйка дома и Стар были одеты так, чтобы убивать зрителей наповал, но одна из моих стюардесс — шестнадцатилетняя первая претендентка на титул мисс Невии — носила вообще одни драгоценности, но их было так много, что она казалась одетой куда скромнее, чем Стар или Дораль Летва — леди Дораль.

Вели они себя не как служанки, за исключением того, что выполняли безукоризненно свой долг, заключавшийся в том, чтобы обкормить и напоить меня. Они болтали между собой на жаргоне тинейджеров[65], отпускали шуточки насчет моей мускулатуры, как будто я и не присутствовал за столом. Было очевидно, что от героев никто не ждал разговорчивости, ибо, как только я открывал рот, мне в него что-нибудь совали.