Делались попытки глушить наши передачи, но мы передавали их целенаправленно и на разных частотах — не очень-то заглушишь.

Предупреждения чередовались с пропагандой, правдивой и ложной: подробности провалившегося вторжения, жуткие фотографии убитых, имена и личные номера, численность десантников — все это адресовалось Красному Кресту и Полумесяцу, а фактически было мрачной похвальбой о том, что все солдаты уничтожены, а экипажи кораблей или убиты, или взяты в плен. Мы «сожалели», что не можем идентифицировать мертвецов на борту флагмана, так как он сбит и от него практически ничего не осталось.

Но общий тон наших передач был примирительным: смотрите, люди Земли, мы не хотим вас убивать. Совершая вполне заслуженный вами акт возмездия, мы прилагаем все усилия, чтобы избежать новых жертв. Но если вы не сумеете или не захотите убедить ваши правительства оставить Луну в покое, мы будем вынуждены убивать вас. Остановить нас вы не сможете. Мы наверху, вы — внизу. Поэтому, пожалуйста, будьте благоразумны!

Снова и снова вбивали мы им в головы, как легко нам наносить удары по Земле и как трудно им добраться до нас. И это вовсе не было преувеличением. С Терры ударить ракетами по Луне практически невозможно; с околоземной орбиты — можно, но очень дорого. Самый практичный способ — бомбить нас с кораблей.

Отметив это, мы спрашивали: сколько кораблей стоимостью миллионы долларов каждый они готовы принести в жертву? Стоит ли платить так дорого, чтобы высечь нас за то, в чем мы не виноваты? Они уже лишились семи самых больших и лучших кораблей. Хотят ли они довести счет до четырнадцати? Если да, то наше секретное оружие, испытанное на их же боевом корабле «Паке», к приему гостей готово.

Последнее заявление было, разумеется, хорошо продуманной ложью. По расчетам Майка, был только один шанс из тысячи, что «Паке» успел послать на Землю радиограмму о том, что с ним произошло. Еще менее вероятно, чтобы надменная ФН догадалась, что бывшим лагерникам-бурильщикам удалось превратить орудия мирного труда в космическое оружие. Да и не так-то уж много кораблей у ФН, чтобы рисковать ими: всего две сотни, не считая «спутников». Девять десятых из них предназначались для полетов Терра — орбита, как наш «Жаворонок», а ему удалось долететь до Луны, только до нитки содрав с себя все лишнее и опустошив все баки.

Космические корабли строятся для выполнения узкоспециальных функций, иначе делать их невыгодно. У ФН было шесть крейсеров, которые, возможно, могли бы бомбить нас без прилунения для дозаправки, если бы сняли с себя весь лишний груз и заменили его дополнительными баками. Несколько кораблей можно было переоборудовать наподобие «Жаворонка». Плюс суда для перевозки каторжан и «грузовики», которые могли бы добраться до лунной орбиты, но вернуться обратно без дозаправки были не в состоянии.

Без сомнения, земляне могли нас одолеть; вопрос заключался в том, какую цену они готовы заплатить. Поэтому нам нужно было убедить их, что цена слишком велика, пока они не успели собраться с силами. Словом, как в покере: мы намеревались повышать ставки так круто, чтобы они не выдержали и бросили карты на стол. Мы очень рассчитывали на это. Не открывать же нам свой неполный флеш!

Связь с Гонконгом-в-Луне была восстановлена в конце первого дня видеорадиоатаки, когда Майк зашвыривал в космос камни и выстраивал первую линию нашей обороны. Проф наконец позвонил, и я безумно обрадовался этому. Майк информировал его о событиях, после чего я стал ждать одной из обычных мягких выволочек, готовясь ответить резко и сердито: «А что мне оставалось делать? Если вы пропали, а может, и убиты? Оставили меня одного во главе правительства, да еще в разгар кризиса! Что же, надо было бросить все на произвол судьбы только потому, что вы были недосягаемы?»

Однако отругиваться мне не пришлось. Проф сказал:

— Ты все сделал верно, Мануэль. Ты исполнил обязанности главы правительства в острокризисной ситуации. Я рад, что, несмотря на мое отсутствие, ты не упустил наш самый лучший шанс.

Ну скажите, что делать с таким хитрецом? Я раскипятился до предела, а выпустить пары не удалось. Пришлось все проглотить и сказать:

— Spasebaw, проф.

Проф утвердил гибель «Адама Селена».

— Мы могли бы еще немного попользоваться этой фикцией, но больно уж подходящий случай. Майк, у вас с Мануэлем масса дел, я, пожалуй, заверну по пути в Черчилль и попробую опознать его тело.

Так он и сделал. До сих пор не знаю, чей труп он выбрал — лунаря или солдата — и как сохранил все это дело в тайне. Хотя, с другой стороны, множество тел в Верхнем Черчилле так и остались неопознанными. Покойник был нужного размера и цвета кожи; его разорвало от внезапной декомпрессии, лицо было сожжено — зрелище не дай бог!

Его положили с закрытым лицом в Старом Куполе, произнесли уйму речей, которые я не стал слушать. Но Майк не пропустил ни единого словечка: тщеславен был чисто по-человечески. Какой-то кретин предложил забальзамировать тело, ссылаясь в качестве прецедента на Ленина; но «Pravda» указала, что Адам был ревностным сторонником утилизации и ни за что бы не согласился с подобным варварским предложением. Поэтому неизвестный солдат, или горожанин, или горожанин-ополченец, встретил свой конец в городской клоаке.

А теперь придется сказать о том, о чем я умолчал. Вайо была невредима, хотя устала смертельно. Но Людмила домой не вернулась. Я не видел этого — и рад, что не видел, — но она оказалась одной из многих жертв, погибших у подножия пандуса напротив «Bon Marche». Разрывная пуля попала между ее прелестными, почти девичьими грудями. Кухонный нож у нее в кулаке был окрашен кровью — надеюсь, она успела расплатиться со своим Хароном.

Стью пришел в Комплекс, чтобы рассказать мне об этом лично, не по телефону. Как выяснилось, Стью никуда не пропадал; когда битва закончилась, он прямиком направился в «Малину», чтобы поколдовать над своей кодовой книгой. Ма там и нашла его, и он вызвался известить меня.

Так что я пошел домой принять участие в семейном обряде оплакивания. А в общем, даже к лучшему, что меня не нашли в тот момент, когда мы с Майком запускали «операцию «Камнепад»». Стью поначалу не хотел заходить в дом, поскольку не знал наших обычаев; Анна вышла к нам и чуть не силой втащила его. Встретили его как родного. Пришли соседи, чтобы поплакать вместе с нами. Но не так много, как бывает в подобных случаях: не мы одни оплакивали своих мертвых в тот день.

Я долго оставаться не мог, надо было работать. Посмотрел на Милу, поцеловал ее в последний раз. Она лежала в своей комнате и выглядела просто спящей. Потом я немного побыл с моими близкими, прежде чем снова впрячься в работу. Только теперь я заметил, как постарела Мими. Конечно, она повидала множество смертей, в том числе и своих детей, но смерть маленькой Милы подкосила ее. Ведь Людмила была внучкой Мими, хотя Мими относилась к ней скорее как к дочери, а кроме того, благодаря исключению, сделанному семьей, и настойчивости самой Мими они были собрачницами — самой старой и самой юной в семье.

Как и все лунари, мы утилизуем наших мертвых, и я искренне рад, что варварский обычай погребения остался там — на старушке Земле; наш обычай лучше. Но семья Дэвисов никогда не отправляет то, что возвращается из утилизатора, в свои коммерческие сельскохозяйственные туннели; нет, все идет в маленький тепличный туннель, чтобы превратиться в розы, нарциссы и пионы, цветущие под тихое жужжание пчел. Предание гласит, что Черный Джек Дэвис тоже покоится там, во всяком случае, какие-то его атомы, оставшиеся после многих и многих цветений.

Прекрасное место, полное счастья и красоты.

Настала пятница, а от ФН никакого ответа. Известия с Земли сочетали в себе в равной степени нежелание поверить, что мы уничтожили семь кораблей и два полка (ФН даже не сочла нужным подтвердить, что такое сражение имело место), и полное недоверие к тому, что мы можем бомбить Терру или что подобная попытка будет иметь хоть какое-то значение; они все еще именовали это «попыткой забросать рисом». Куда больше внимания уделялось обычным местным сенсациям.

×
×