— Спасибо, друг мой, — серьёзно сказал Юрий Юрьевич Икире. — Двинулись…

Втроём навалились на перекладину, соединявшую трубчатые «оглобли». Директор сказал, что придётся ехать не широкой улицей, а переулками, так меньше риска встретиться с поздними прохожими.

— Ну, а если уж встретятся, скажу, что провожал вас после астрономических бдений и наткнулись мы на незнакомого пьяного господина. Везём, чтобы отоспался в сарае…

К счастью, никто не встретился. Вкатили тележку на школьный двор. Там ждала тётя Зоря. Молчаливая, деловитая. Открыла широкую дверь сарая со школьным имуществом.

— Я всё приготовила, под полом… Внизу надёжнее. Вдруг пошлют людей с корабля вынюхивать вокруг…

В половицах был открыт люк, светился жёлтым квадратом. Тележка подъехала прямо к нему. Володя очнулся и через силу сказал, что спустится на своих ногах. И спустился. С помощью Юрия Юрьевича и Марко. А внизу опять зашатался, тётя Зоря поймала его в охапку. Уложила на застеленный простыней топчан. Икира поправил под Володиной головой цветастую подушку.

Марко расшнуровал на Володе тяжеленные ботинки, стянул, бросил в угол. Запахло сырой кожей. Володя лежал, закрыв глаза. Бинт резко белел. Директор посмотрел на Володю, на тётю Зорю.

— Зоря Павловна, голубушка, сходите-ка, разбудите доктора Канторовича… Чем скорей, тем лучше…

— И то дело… — тётя Зоря с непривычной для неё резвостью взбежала по лесенке.

Марко вдруг понял, что — всё, финал. Они с Икирой больше не нужны. И резко захотел спать. Услышал сквозь навалившуюся слабость:

— Теперь — шагом марш но домам. Вернее, бегом. И больше никаких приключений…

— Да, — сказал Икира.

Они поднялись, вышли из сарайчика. Луна опять горела, как прожектор, хотя висела пониже.

Марко тряхнул головой, бормотнул:

— До свиданья.

— Спокойной ночи… Проводи Месяца до дома.

— Конечно…

— Шагайте… Хотя, подождите. Изложите-ка в двух словах, что вас понесло на берег?

Марко снова мотнул головой, прогоняя сонливость. Изложил. В двух словах. Мол, смотрели на большую Луну, потом взглянули на крейсер, увидели, как прыгнул матрос, услышали пулемёт. Поняли, куда выплывет беглец, если уцелеет… Ну и побежали…

— И больше ни о чем не подумали?!

— А… о чем?

— Могли бы сразу ко мне заскочить.

— В голову не пришло, — вздохнул Марко.

— Хорошо, что хотя бы потом пришло…

— Это Икире… — прошептал Марко.

«Сейчас он скажет: зачем потащил малыша с собой?»

Юрий Юрьевич этого не сказал. Глянул на Икиру.

— А ты, свет мой Иванко, совсем решил стать Маугли? Я смотрю, уже и от штанов отказался.

— Ой! Вот его штаны! Они демаскировали… — Марко вытащил из кармана белый жгут. Раскрутил. — Икира, держи…

Тот обрадовано прыгнул в шортики, разгладит их ладонями.

— Ладно, ступайте… — устало сказал директор. — И подумайте, что с вами следовало бы сделать за все эти фокусы. Вернее, с тобой, Солончук. Икира по малолетству серьёзным санкциям не подлежит…

— Почему это? — обиделся Икира. — Я под… подлежду… подлежу…

— Ну? — поторопил Марко директор.

— Надрать уши? — с печальным пониманием спросил Марко (и вспомнил уши Кранца-Померанца). Героем себя он вовсе не чувствовал.

— Как минимум… Хотя с другой стороны… В старых романах вопрос решался диалектически…

— Как? — опасливо пискнул Икира.

— То есть с двух сторон. Герою говорили: «За храбрость получите именное оружие, а за нарушение дисциплины отправитесь на шесть недель в крепость под арест…» — Юрий Юрьевич опять оживился. — Однако держать вас под арестом негде. И кормить нечем… А оружие… Пожалуй, для Солончука я найду в кладовке ржавую рапиру из театрального реквизита… Отчистишь сам… А Месяцу подарю большую рогатку, которую недавно отобрал у Анастаса Галушки. Дубина такая, восьмиклассник, а стрелял с берега по чайкам…

— Я никогда не стреляю по живому, — сумрачно сообщил Икира.

— Я знаю. Потому и подарю. Будешь тренироваться, сшибать созревшие яблоки в саду. Можно в чужом…

— Ладно… А правда, подарите?

— Хихилой буду…

Посмеялись. Марко хотел спросить, правда ли и насчёт рапиры, но вдруг зябко дохнуло на него беспокойство.

— Юрий Юрьевич! А ведь доктор Канторович… Он же тогда на собрании в клубе говорил всё против Империи. Что НЮШ во всём прав и хорошо сделал, что прислал крейсер! Он… никуда не сообщит?

Директор потрепал Марко по плечу.

— Душа моя, доктор Канторович — врач. Настоящий. Такие врачи не занимаются доносительством, они выполняют свои врачебные обязанности… А кроме того, мы учились в одном классе. И у нас была кровка…

КРОВКА

Марко проводил Икиру. Помог ему влезть в открытое окошко. В доме было тихо, значит, его мама не заметила, что ненаглядный сын гуляет среди ночи.

Марко пробрался в свою «хижину». Зажёг лампочку. Мамочки мои, рубашка вся изжёванная и перемазанная на груди кровью. Марко скомкал её и сунул под кровать. Упал на одеяло и провалился во тьму.

…Разбудила его сестрица Евгения. Постучала в стекло открытой створки. Марко проснулся моментально. И сразу всё вспомнил. Тряхнул головой и сел. Пяткой толкнул подальше под топчан перемазанную рубашку.

Женька торчала в окне, как в портретной раме.

— Чего тебе?

— Ты не забыл про диктант?

— Рехнулась, да? Он в десять часов, а сейчас… — Марко глянул на будильник, — восьми нет…

У Женьки-то контрольная начиналась в девять, поэтому сестрица была уже во всей красе — в белом платье с кружевами у шеи. И не в «мини», а в нормальном. Она сказала:

— Мама ушла на рынок и велела тебя разбудить. Иначе ты не поднимешься и к обеду.

«И не поднялся бы. После всего, что было… Фиг с ним, с диктантом, но как там Володя?»

Женька прошлась по брату глазами.

— Папуасское чудовище… Оденься по человечески.

— Зануда какая… — Марко дотянулся до тумбочки, вытащил бирюзовую водолазку с белой полосой у ворота. Вполне парадная одежда. Натянул…

— Довольна? — Лишь бы не спросила о рубашке. Любит соваться, куда не надо.

— Надень длинные штаны…

— Я, по-твоему, ненормальный?

— Посмотри на свои ноги. Будто по колючей проволоке ползал…

— Там и ползал…

— Все будут смотреть и удивляться.

— Пусть… Кто слишком удивится, скажу: ездил в Мексику, гулял среди кактусов…

— Я тебе серьёзно говорю…

— И я серьёзно… У меня в кармане на старых штанах джольчик лежит. Его перед опасным делом нельзя в другое место перекладывать, плохая примета…

— Диктант — опасное дело? — хмыкнула она.

— А контрольная? Зачем у тебя на шее камешек-дырчик?

— Мало ли зачем… Надень хотя бы чистые носки.

— Это сколько угодно… — Марко выдернул их из тумбочки. Светло-синие, с белыми полосками, под стать водолазке. Натянул, поболтал ногами. — Видишь, какой я послушный…

— Вредный, как бродячий петух… Будешь умываться и завтракать — водолазку сними, а то перемажешь…

— Слушай, зачем тебе морской институт? Иди в гувернантки. У тебя призвание… — сказал Марко. Но водолазку снял.

— Хочешь, принесу яичницу и молоко? — примирительно спросила Евгения.

— Иногда ты бываешь вполне порядочным человеком. Когда постараешься…

Он умылся под шлангом на огороде. А в голове всё царапалось: «Что с Володей?» Но, в конце концов, он же там не один! С ним взрослые заботливые люди!..

Когда Марко вернулся, на подоконнике стояла тарелка с горячей глазуньей и кружка, накрытая пшеничным ломтём. И даже про вилку Женька не забыла! Нет, она в самом деле ничего сестрица!

Марко стоя сглотал яичницу, взял кружку, сел на постель. И в этот миг в окне возник Икира. Осторожно сдвинул тарелку, сел на подоконник верхом, покачал коричневой ногой (такой же исцарапанной, как у Марко). Прислонился теменем к оконному косяку. Глянул непонятно.

— Ты чего? — забеспокоился Марко. — Я думал, ты ещё спишь изо всех сил…

×
×