Дрожь

— Он в гостиной перед камином, — сообщила Изабел. — Его только что перестало рвать. Заблевал мне весь ковер. Но это не страшно. Я люблю бесить родителей. Не стоит нарушать эту традицию

— Спасибо, — сказала я, испытывая к ней куда большую благодарность, чем подразумевала эта формальная фраза. Запах дыма привел меня в гостиную. К счастью для Изабел с ее полным неумением разводить костры, потолок здесь был очень высокий, и большую часть дыма вытянуло наверх, Сэм, закутанный как капуста, сидел перед камином, накинув на плечи флисовый плед. Перед ним дымилась нетронутая кружка с чем-то горячим.

Я бросилась к нему, вздрагивая от жара, и остановилась как вкопанная, почуяв его запах, терпкий, земной, неукротимый — до боли знакомый запах, который я так любила, но сейчас я не была ему рада. Впрочем, лицо, которое он повернул ко мне, было человеческим, и я, присев перед ним на корточки, поцеловала его. Он осторожно обнял меня, как будто боялся, что кто-то из нас сломается, положил голову мне на плечо. Его тело периодически сотрясала дрожь, несмотря на то что в камине потрескивало дымное пламя, которого, однако, оказалось достаточно, чтобы я чуть не обожгла себе плечо.

Мне хотелось, чтобы он что-нибудь сказал. Эта мертвая тишина пугала меня. Я отстранилась от него и гладила его по волосам, прежде чем собралась с духом и спросила:

— Все плохо?

— Это как американские горки, — негромко сказал Сэм. — Я поднимаюсь, поднимаюсь и поднимаюсь встречу зиме, и пока я не очутился на самой вершине, еще можно откатиться назад.

Я отвела взгляд в сторону, на огонь, глядя в самое сто сердце, туда, где жар был сильнее всего, пока цвета и свечение не утратили своего смысла и перед глазами у меня не заплясали одни белые огоньки.

— А сейчас ты на самой вершине.

— Не исключено. Надеюсь, что все-таки нет. Но до чего же мне паршиво.

Он сжал мою руку ледяными пальцами.

Молчание казалось невыносимым.

— Бек рвался приехать. Но он не может оставить дом.

В горле у Сэма что-то булькнуло. Я испугалась, что его опять тошнит.

— Мы с ним больше не увидимся. Это его последний год. Я думал, что злюсь на него за дело, но теперь все это кажется мне глупостью. У меня... у меня это в голове не укладывается.

Я не поняла, что именно не укладывается у него в голове: то, из-за чего он разозлился на Бека, или американские горки, на которых он очутился. Я все смотрела и смотрела на огонь, такой горячий, крохотное лето, самодостаточное и неистовое. Жаль, что нельзя было поместить его внутрь Сэма, чтобы оно согревало его вечно. Я видела, что на пороге стоит Изабел, но она казалась страшно далекой.

— Я все думаю, почему я не стала оборотнем, — медленно проговорила я. — Было бы понятно, если бы у меня была врожденная невосприимчивость или что-то в этом роде. Но у меня ее не было, понимаешь? Потому что потом я долго болела гриппом. И потому что я до сих пор не совсем... обычная. У меня острое чутье и острый слух. — Я помолчала, пытаясь собраться с мыслями. — Я думаю, это все из-за папы. Наверное, дело в том, что он забыл меня в машине. Врачи тогда сказали, я должна была погибнуть из-за перегрева. Но я не погибла. Я выжила. И не превратилась в волчицу.

Сэм вскинул на меня печальные глаза.

— Возможно, ты и права.

— Но послушай, может, это и есть противоядие? Очень высокая температура?

Сэм покачал головой. Он был очень бледен.

— Не думаю, ангел. Какой температуры была вода в ванне, когда ты меня туда запихнула? И Ульрик... он в том году пытался перебраться в Техас... а у них там температура сто три градуса. Как был волком, так им и остался. Если температура тебя и спасла, то только потому, что ты была маленькая и у тебя была ужасная лихорадка, которая выжгла все изнутри.

— Но можно же вызвать лихорадку искусственно, — произнесла я внезапно и тут же покачала головой. — Хотя вряд ли есть такое лекарство, которое повышает температуру.

— Это возможно, — подала голос с порога Изабел.

Я взглянула на нее. Она стояла, прислонившись к косяку и сложив руки на груди; рукава у нее до сих пор были грязные: должно быть, она выпачкала их, когда вытаскивала Сэма из сарая.

— Моя мама два дня в неделю работает в больнице для малоимущих, и я слышала, как она рассказывала про одного парня, у которого температура зашкаливала. Его привезли с менингитом.

— И что с ним случилось? — спросила я.

Сэм выпустил мою руку и отвернулся.

— Он умер, — пожала плечами Изабел. — Но, может, оборотень не умер бы. Может, ты в детстве не умерла именно потому, что тебя укусили как раз перед тем, как твой идиот папаша оставил тебя печься в машине.

Сэм рядом со мной поднялся на шаткие ноги и закашлялся.

— Только не на ковер! — вскинулась Изабел.

Сэм уперся ладонями в колени; его выворачивало, но желудок у него давно был пуст. Он неуверенно обернулся ко мне, и от того, что я увидела в его глазах, у меня похолодело под ложечкой.

В комнате разило волком. На головокружительный миг мы с Сэмом перенеслись за тысячу миль отсюда, только он и я, уткнувшаяся лицом в его мех.

Сэм на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их, сказал:

— Прости, Грейс... я понимаю, что моя просьба прозвучит ужасно, но не могла бы ты отвезти меня к Беку? Я должен его увидеть, если это...

Он запнулся.

Но я знала, какое слово осталось непроизнесенным: «Конец».

Глава 52

Грейс

33 °F

Ночные поездки в облачную погоду всегда выбивали меня из колеи. Низкие облака не только застилали луну, но еще и лишали фары всякой силы, поглощая их свет в ту же секунду. Сейчас, когда я везла Сэма, у меня было такое чувство, словно я веду машину сквозь черный туннель, который становится все уже и уже. Мокрый снег с шорохом ложился на лобовое стекло; я крепко держалась за руль: на снежной каше шины проскальзывали.

Печка жарила на полную мощность, и я изо всех сил пыталась верить, что Сэм выглядит немного получше. Изабел перелила его кофе в дорожную кружку, и я заставила его выпить все по дороге, несмотря на тошноту. Похоже, это помогало; во всяком случае, больше, чем все внешние источники тепла. Я восприняла это как возможное подкрепление нашей новой теории о внутреннем жаре.

— Я все думаю о твоей теории, — произнес Сэм, как будто прочитал мои мысли. — Она не лишена логики. Но для этого нужно заполучить что-то такое, от чего случается лихорадка, — например, менингит, как сказала Изабел, — а я думаю, что это будет неприятно.

— Это вдобавок к собственной лихорадке?

— Угу. Вдобавок к ней. Неприятно и опасно. В особенности учитывая, что провести испытания на животных, чтобы посмотреть, выйдет или нет, не получится.

Он бросил на меня быстрый взгляд, чтобы оценить, поняла я его шутку или нет.

— Не слишком смешно.

— Все лучше, чем ничего.

— И то верно.

Сэм протянул руку и погладил меня по щеке.

— Но я бы согласился попробовать. Ради тебя. Чтобы остаться с тобой.

Он произнес это так просто, без всякой рисовки, что до меня не сразу дошел весь смысл его слов. Я хотела что-то сказать в ответ, но из меня словно выпустили весь воздух.

— Я не хочу так больше, Грейс. Теперь мне недостаточно просто следить за тобой из леса, после того как мы были с тобой вместе... по-настоящему. Я просто больше так не могу. Я предпочту пойти на риск и...

— ...и умереть.

— Да, умереть, вместо того чтобы смотреть, как все это от меня ускользает. Я не могу так, Грейс. Я хочу попробовать. Только... думаю, чтобы получить хоть какой-то шанс, я должен быть в человеческом облике. Убить волка, находясь в волчьей шкуре, кажется невозможным.

Я дрожала — не от холода, а потому, что это казалось возможным. Чудовищным, смертельно опасным, кошмарным, — но возможным. И я этого хотела. Я хотела всегда иметь возможность ощущать прикосновение его пальцев к моей шее и слышать его печальный голос. Мне следовало бы сказать ему: «Нет, оно того не стоит», но это была бы ложь такого космического масштаба, что у меня язык не поворачивался произнести ее.