Ошибка Творца

– Ха! Тоже мне, секрет Полишинеля! Какая-то баба из Министерства культуры! – Костюмерша дрогнула белокурыми буклями. – Нашу-то богадельню прикрыть хотели: залы пустые, актеры к спектаклю готовятся спустя рукава, слова – и те не учат! Так сначала слух прошел: отдаем помещение под какое-то присутственное место, а потом этот наш кузнечик прискакал – Алешка Саркелов. Тут и разговоры начались, мол, не дадим погибнуть искусству! Возродим театр! Возрождать – это сейчас дело модное, сами знаете. Сначала изничтожили что можно, а теперь оживить пытаемся, тьфу! – И она вполне натурально сплюнула.

«Все-таки в театре даже костюмеры не лишены своеобразного актерского дарования», – усмехнулся про себя Андрей. А костюмерша торжествующе закончила:

– Ну а он с собой эту чертову девицу привел, очевидно, как символ эпохи Возрождения.

Андрей кивнул, а дверь внезапно распахнулась, и на пороге появился высокий худой юноша с длинным лицом.

– Майя Александровна! – начал он и осекся, увидев Андрея.

– А вот и он. Явился, не запылился! – краем рта сообщила костюмерша Андрею и расплылась в медовой улыбке: – Алексей Валерьевич, тут следователь пришел, с Петровки. По поводу убийства нашей Алисочки.

– Старший оперуполномоченный капитан Яковлев, – поправил ее Андрей. – Где мы могли бы с вами побеседовать?

Ираклий

«Все-таки, – думал Ираклий, паркуя машину, – странная история».

Странный звонок. Странный голос – то писклявый, то басовитый. Будто кто-то неумело пытается его, голос, изменить. И то, что этот человек знает про Ираклия, тоже странно. Зря он согласился на встречу. Он замер на секунду, прежде чем открыть дверцу машины, посмотрел на кусочек блеклого, не налившегося еще синевой неба, едва видного из-за небоскребов Москва-Сити. «Да еще и такая рань несусветная…» Ираклий зевнул, вынул себя из низкого спортивного автомобиля, сладко потянулся. На улице было свежо, даже воздух еще не пах, как обычно, бензином. – Да ладно. Встретится он с этим чуваком. Наверное, журналист какой. Выкопал древнюю историю и пытается его шантажировать. Детский сад. Не на того напал. Ираклий прошел быстрым шагом к Бизнес-центру. Кивнул охраннику на входе, вызвал лифт. Огромное зеркало отразило широкоплечую фигуру в сером комбинезоне – нечто среднее между спортивным костюмом и пижамой: голову покрывал капюшон, позволяющий совершать утреннюю пробежку и быть неузнанным, на ногах – кроссовки из мягкой кожи. Стильно и уютно. Ираклий вынул мобильник и сделал селфи – «лифтолук». Пока доехал до нужного, последнего этажа, успел запостить фото в инстаграм с надписью: «В здоровом теле здоровый «Ух!».

Двери открылись, и он снова накинул капюшон.

– Меня ждут, – сообщил он спящему на ходу официанту.

– Еще не подошли, – ответил гарсон, пытаясь сдержать зевок.

Ираклий выбрал столик в дальнем углу. Из панорамного окна, выходящего на террасу, открывался вид на нестерпимо блестящие на утреннем солнце столичные небоскребы.

– Двойной эспрессо, – кинул он официанту и развалился на стуле, поглядывая по сторонам. Ни души. Кафе обслуживало работников бизнес-центра – днем в этом месте будет не протолкнуться. Вечером, где-то с пяти, народ тоже набивался, чтобы пропустить стаканчик, поглядеть футбол или пофлиртовать с коллегой. Но в шесть утра здесь не было никогошеньки, и Ираклий сам себе кивнул. Неизвестный явно не дурак. Тут их точно никто не потревожит.

– Доброе утро, – услышал он за спиной и резко обернулся. Рядом стоял высокий рыжебородый мужчина в кепке и светлом плаще.

Ираклий быстро просканировал его взглядом – от коричневых ботинок до ворота черного свитера, торчащего из-под плаща. Втянул носом воздух: от неизвестного исходил легкий запах нафталина. Официант подошел и поставил перед Ираклием наперсточек эспрессо, а перед долговязым – большую чашку капучино.

– Будьте добры, сделайте так, чтобы нас никто не беспокоил, – сказал неизвестный спокойным голосом заспанному халдею. И тот мгновенно испарился.

«Никакой он не журналист, – понял Ираклий, снова исподтишка оглядывая мужчину напротив. Что-то было не так. Одежда, родом из 80-х, явно вынута ради встречи с ним из глубин платяного шкафа, окладистая рыжая борода, а брови и ресницы – темные. Ираклий вздрогнул. – Что за бред?»

– Зачем вам накладная борода? – спросил он, глядя прямо в карие с зеленью глаза мужчины.

Тот улыбнулся – зубы были свои, кривоватые.

– Ничего себе, как вы меня рассекретили. Это, – он легонько дотронулся до бороды, будто боялся, что она отклеится, – даже не ради меня – ради вас. Вы же личность известная. Зачем… – неизвестный задумался, подыскивая слова, – вас компрометировать?

– Я не девушка, – нахмурился Ираклий и отодвинул от себя пустую чашечку. – Не стоило так утруждаться.

А мужчина ничего не ответил: пил капучино маленькими глотками и внимательно оглядывал Ираклия. Взгляд был странный. Ираклий почему-то вспомнил своего приятеля, что держал в Подмосковье питомник породистых ротвейлеров. Однажды тот был вынужден пристрелить одного из своих лучших производителей – красавца Зигмунда. Зигги, как приятель его называл, заболел бешенством. Прошлой осенью Ираклий наблюдал, как приятель недрогнувшей рукой поднял ружье и… Что за чушь лезет в голову?

– По телефону вы сказали, что у вас есть очень важная информация, – сказал он, почему-то нервничая.

– Не здесь. – Рыжий допил свой капучино и встал.

Ираклий посмотрел на него с сомнением:

– Тут никого нет.

– Тут есть камеры. И есть люди, которые умеют читать по губам, – усмехнулся неизвестный. – Мне все равно. Но если хоть что-нибудь из этого просочится в прессу, вашей карьере конец.

Ираклий встал. Черт с ним! Надо побыстрее с этим покончить. Мужчина толкнул дверь на террасу. Ираклий вышел и вздохнул: красиво все-таки. Горят золотым огнем громады небоскребов. Чуть дальше серебристой лентой сверкает Москва-река. Внизу, совсем крошечные, снуют автомобили – шумит большой город. А здесь, в вышине, тихо. Только очень уж высоко. Ираклий опасливо подошел к ограждению из прозрачного пластика.

– Сюда. – Мужчина подозвал его чуть левее. – Поглядите, с южной стороны отлично виден храм Христа Спасителя!

«Да какая разница?» – подумал Ираклий, но послушно подошел.

А в следующую секунду долговязый мужчина в светлом плаще мгновенным жестом выбил пластиковый лист ограждения и с силой толкнул его вниз. От неожиданности Ираклий коротко вскрикнул, вызвав шок у ранних уборщиц парой этажей ниже, а следующий протяжный крик уже потонул в утреннем московском шуме.

А человек в светлом плаще зашел обратно внутрь кафе, допил последний глоток чуть теплого капучино, слегка одернул коротковатый по нынешней моде рукав и увидел, прямо под большой костяной пуговицей на манжете, крошечное темно-бурое пятнышко. Кровь. Еще с прошлого раза. Он усмехнулся: плащ стал у него почти униформой. А это неправильно. Его придется сжечь, придумав себе на будущее новую экипировку.

Он положил купюру в тысячу рублей под чашку и спокойно отправился к лифту.

Официант, задремавший на стуле за барной стойкой, даже не заметил, как остался один.

Отрывок из зеленой тетради

…что человеческая ДНК совпадает с ДНК банана на 50 %. Хорошая ли это новость? Не знаю. С другой стороны, нейроны головного мозга соединены меж собой, подобно структуре Вселенной. С одного боку – банан. С противоположного – бесконечность. Пугающая простота рядом с пугающей же сложностью. Вот еще новость: почти половина генетического ДНК-материала, найденного в нашем желудочно-кишечном тракте, пока абсолютно неподвластна классификации. Генетики знают, что это не: не-бактерии, не-грибок, не-вирус. Но что же это тогда, черт возьми?! Они назвали субстанцию «темной биологической материей» по аналогии с той «темной материей», поисками которой заняты астрофизики. Подозревают, что именно там, в этом темном непонятном месте и хранится наша генетическая память – от первых прямоходящих сапиенс. И именно там содержится запас прочности, позволяющий человеку выдерживать экстремальные условия существования и выживать в борьбе с вирусами, не прибегая ни к каким лекарствам. По большому счету, если мы сравним генетику с иностранным языком, где имеется многотомный словарь, – сами гены плюс энное количество грамматических правил, организующих наследственную информацию, приходится признать: несмотря на огромный научный прорыв в генетике в XX веке, мы на этом языке еще не разговариваем. И даже не лепечем. Только мычим.