Ренегаты

Медленно делаю шаг в сторону. Бека и Пономарь пятятся, стараясь не делать лишних движений. Со стороны мы, наверное, похожи на идиотов – четверо взрослых мужиков, растопырив руки, бочком-бочком уходят с натоптанной тропы в камыши и лужи. Но нам глубоко плевать на то, как мы сейчас выглядим, – жизнь дороже. «Есть только миг между прошлым и будущим». По колено в грязи.

Выбравшись на тропу, переглядываемся.

– Хреново все, – выражает общее мнение Пономарь. – Не фартит.

Мы молчим. Где-то далеко на западе щелкает одиночный выстрел.

Я вспоминаю утро сегодняшнего дня и думаю: «Надо было все же уходить одному…»

* * *

Ткань давно промокших кроссовок задубела и трет кожу на ногах, точно рашпиль. Надо сделать привал, просушить обувь, перекусить, да и вообще отдохнуть – денек выдался еще тот, но солнце уже клонится к горизонту, а до Азума, судя по карте, никак не меньше трех часов пути.

Идем молча – все устали, проголодались, и разговаривать никого не тянет. Украдкой посматриваю на Костыля и гадаю: на кой ляд я ему сдался? Если бы он хотел отомстить за то старое дельце, то мог бы пришить меня еще на кладбище. Вряд ли Пономарь и Бека сумели бы сделать что-то, они, как я понимаю, вообще находятся в зависимости от Костыля – то ли подрядились к нему, то ли долг отрабатывают.

У контры не принято задавать лишних вопросов, каждый знает ровно столько, сколько ему нужно знать. Старик Екклесиаст писал свои откровения про многие знания и печаль словно специально для контрабандистов в Центруме. Любопытные тут долго не живут.

Но это все лирика, «мысли на маршруте», как я это называю, а на повестке данного конкретного момента стоит следующее: мне необходимо отрываться от этих гавриков, причем прямо сейчас. Навести троицу контры на группу, которая дожидается меня, нельзя ни в коем случае, это равносильно провалу контракта. Добром Костыль меня не отпустит – зачем-то я ему нужен. Значит, нужно идти в отрыв. Выбрать подходящее местечко – и…

«Подходяще местечко» подворачивается через полчаса – тропа уходит в густые заросли на краю заросшего тростником озерца. Кусты узколиста, чернотала и прочая зелено-бурая дурнина стоит стеной, тропа узкая, идти по ней можно только гуськом, причем каждый будет видеть только спину впереди идущего. Жарко, в воздухе вьются черные мухи, лезут в нос, в глаза, в уши. Но мухи – это терпимо.

Полторыпятки прав, когда традиционно поднимает пятый тост за то, что в Центруме нет комаров, только москиты по осени, недолго. Раньше, когда он ходил – и в Центрум, и вообще ходил нормально, – болота были его локацией, у него тут два или три Портала открывалось. Я вот на болоте ничего не могу, да и мало кто может, а Полторыпятки мог. Поговаривают, что он до сих пор открывает проходы сюда, за отдельную и немалую плату, понятное дело.

Черт, я опять отвлекся. Заросли уже совсем близко. Никакого внятного плана действий у меня нет – придется действовать по обстановке. «Я бегу, бегу, бегу по гаревой дорожке. Мне есть нельзя, мне пить нельзя, мне спать нельзя ни крошки».

– Бека, Гонец, я, Пономарь, – определяет походный порядок Костыль. Он хитрый и опытный, но ничего, я тоже не пальцем делан. Поиграем в «камазовский ручник».

Едва наша маленькая группа втягивается в заросли и Бека уходит вперед, как я останавливаюсь и опускаюсь на одно колено. Костыль недовольно сопит за спиной.

– Что?

– Шнурок.

– Бека! – негромко кричит Пономарь. – Стой на месте. Мы сейчас.

– Ага.

Ковыряюсь со шнурком – развязал, завязал. По сторонам – плотная стена кустов. Местами ветки смыкаются над тропой. Костыль не видит, что я делаю, цедит сквозь зубы:

– Быстрее давай!

– Сейчас, сейчас…

Завязываю двойной узел, резко выпрямляюсь, срываюсь с места.

– Бека, я к тебе!

Все выглядит вполне естественно – замешкался человек и теперь хочет догнать впереди идущего. Костыль за мной не побежит, уверенный, что возле Беки я остановлюсь, но у меня другие намерения. Пробежав несколько метров, наклоняю голову, резко сворачиваю и бросаюсь в заросли, прижав руки к груди. Ветки хлещут по лицу, цепляются за одежду, но это ерунда, сейчас главное – оторваться. Под ногами с треском лопается трухлявый стволик узколиста, чавкает грязь. Я ломлюсь, как лось через осинник, далеко выбрасывая ноги. Позади слышны встревоженные голоса, но шум веток заглушает слова.

Продравшись сквозь заросли на два десятка шагов, меняю направление и снова бегу. Пару раз приходится останавливаться, чтобы бросить взгляд на солнце – не хватало еще заплутать в этих джунглях.

Появляются лужицы, потом вода поднимается, кусты торчат из нее, как мангровые деревья.

– Бека, Пономарь! – слышу я злой голос Костыля. – Разошлись! Ищите его! Он мне нужен, желательно живой. Давайте, ну!

Трещат ветки, чавкает под подошвами кроссовок грязь. Кусты кончаются, я уже на берегу. Пячусь, спиной уходя в тростники. Они шумят так, что услышит даже глухой. На мое счастье, налетает ветер. Вода поднимается до колен, потом – до пояса. Если в озере живет гигатея, мне конец – эти твари очень чутко реагируют на колебания воды.

Стараясь не думать о гигантской змее, поворачиваю и иду в противоположную от заката сторону. Вроде оторвался. Мне нужно обойти заросли, выйти на более-менее твердую землю и брать руки в ноги, чтобы до темноты успеть в Азум.

Над болотами, в той стороне, где остались мои несостоявшиеся попутчики, раздается отрывистый крик грифа. Не знаю, похожа ли эта птица на свой земной аналог, здешний гриф величиной с индейку, имеет длинный мощный клюв и серое оперение. Прозвище свое он оправдывает из-за привычки жрать падаль. Голос у грифа мерзкий, громкий, и он всегда орет, когда рядом появляется человек. Это мне на руку – гриф теперь не успокоится, так и будет кружить над Костылем и остальными, сигнализируя об их перемещениях.

Останавливаюсь, прислушиваюсь – погони вроде не слышно. Монотонный шум тростника, привычный уже на болотах гул – вот и все, что я слышу. Ну и слава сурганской Великой Матери.

Спустя пару часов выматывающего марша по грязи выбираюсь на тропу, ведущую на северо-восток. Судя по Бекиной карте, оставшейся у меня, Азум совсем рядом. Я и без карты нормально ориентируюсь на болотах, но когда твои умозаключения подкрепляются материальным носителем, это действует ободряюще. То, что мне пришлось совершить изрядный крюк, в общем-то не расстраивает – я успеваю к сроку, а все остальное не важно.

Хотите ли, не хотите ли,

Но дело, товарищи, в том,

Что прежде всего мы родители,

А все остальное потом.

Группа должна ждать меня в Библиотеке – так мы называем развалины двухэтажного здания на окраине поселка. В результате подвижек почвы одно крыло его рухнуло, крыша просела, полопались и осыпались стекла, но часть постройки уцелела. В Библиотеке сухо, есть возможность наблюдать за местностью, а расположение здания позволяет в случае чего незаметно уйти в тростники.

Азум предстает передо мной – мертвый, молчаливый, даже загадочный. Строения с темными провалами окон похожи на многоглазые черепа гигантских доисторических животных с других планет, неизвестно зачем собранных вместе. Кое-где на уцелевших крышах зеленеют кустики узколиста и болотная трава. Западную часть поселка заливает туман, красноватый в лучах закатного солнца. Из него поднимаются покосившиеся остовы конструкций старого нефтеперерабатывающего завода. Тишина. Это хорошо.

Костыль мог не тратить времени на мои поиски и привести Пономаря и Беку прямо сюда, чтобы устроить засаду, но Азум большой, и угадать с местом сложно. Конечно, всегда можно надеяться на случай, друг изобретателей, или на русский авось, но за годы работы в Центруме я привык к тому, что авось тут не работает. Только четкий и строгий расчет, только голая математика. Пришел, увидел, выполнил контракт.