Иван Безуглов

- Здесь можно пережить атомную войну, - рассмеялась она.

- Я заказал из Голландии целый контейнер разных припасов, - просто отвечал Иван. - Русские консервированные продукты не так уж плохи, но уж если здесь моя собственная нора - хочется созерцать красивые этикетки, и к тому же быть уверенным в качестве всей этой снеди. Никто не знает, как повернется жизнь. Сегодня я состоятелен и счастлив, а завтра? Законы свободного рынка - жестокая вещь, Таня.

- Какой ты смешной, Иван! - не удержалась Таня. - Другие в твоем положении оставляют себе на черный день миллион в швейцарском банке, а у тебя - разваливающаяся загородная хибарка да набор продуктов на две недели. И это все?

- Более или менее все, - пожал плечами Иван, - я же не говорю, что разорюсь. Это студенческая привычка - мечта о скромной норе с запасами. Согласно древним индейским гороскопам, во мне живет душа бобра или белки. А все-таки, как насчет завтрака?

Через десять минут его гостья, так и не позволившая Ивану хлопотать по хозяйству, уже сервировала на стол шипящий, восхитительно пахнущий омлет с консервированной ветчиной, изготовила из замороженного хлеба гренки, и еле спасла кофе, готовый убежать с неожиданно мощной электрической плитки. В убежище у Ивана оказался даже полный набор специй - перца, базилика, сушеного чеснока, а в особом шкафу красовались картонные пакеты с апельсиновым и грейпфрутовым соком.

- У меня волчий аппетит, - смеялся Иван. - Я и не подозревал, какой ты замечательный кулинар.

- Это семейный рецепт, - отвечала Таня. - Маме он достался в наследство от бабушки. А та, несмотря на то, что в доме был повар, любила по воскресеньям собственноручно потчевать графа, моего дедушку, завтраком.

- Наверное, эти отравители думают, что мы с тобой до сих пор валяемся на полу. Представляешь, какой им будет сюрприз, когда мы приедем на переговоры?

Лучащийся взгляд Тани снова померк.

- Господи, - сказала она недовольно, ощущая какую-то пусть ничтожную, но все-таки власть над Иваном, какие-то права - эфемерные, но явно реальные, - неужели ты, Иван, не можешь провести двух минут без того, чтобы не думать о бизнесе?

- А кто ты такая, чтобы мне приказывать?

- Конечно, я никто, - Таня не приняла его шутливого тона. - Неужели я унижусь до того, чтобы напрашиваться в подруги равнодушному ко мне человеку? Нет, ради Бога, занимайтесь своим бизнесом, Иван, - проговорила она с непонятным ожесточением, снова переходя на вы, - вас ведь и впрямь ничего в мире не волнует, кроме процветания вашего дела, кроме идиотского оконного стекла и никому не нужных кактусов...

Резким движением она встала из-за стола и отвернулась лицом к стене.

- Ты ошибаешься, Таня, - Иван подошел сзади, ласково обнял ее за плечи, и она почувствовала , что одного этого прикосновения уже достаточно для того, чтобы рассеять ее озлобление. И все же боль не уходила из ее души, потому что сердце Ивана - она снова чувствовала его биение совсем рядом - стучало ровно и бесстрастно, словно он обнимал не прекрасную девушку, а манекен. - Я вынужден быть осторожным, потому что пережил в жизни слишком много разочарований.

- Вот почему ты, едва приходя в сознание, зовешь свою пышнотелую кинозвезду?

- Отчасти и поэтому, - кивнул Иван, и по его голосу чувствовалось, как много он еще мог бы сказать об этом, если б только захотел.

- Ты просто тайно влюблен в нее, и обрадовался до смерти, когда она к тебе заявилась. А теперь тоскуешь, потому что она играет твоими чувствами... как ты моими - добавила она тихо.

- Я не играю твоими чувствами, - голос Ивана был тверд и спокоен, - да и о каких чувствах ты говоришь?

Значит, он не признает за мной даже права на чувства к нему? - пронеслось в голове у Тани. - Неужели актриса за единственную встречу успела так покорить его?

- Нам надо торопиться, чтобы не опоздать на переговоры., - сказала Таня, и если бы Иван вслушивался не только в ее слова, но и в ту интонацию, с которой они произносились, он многое бы понял из того, что творилось в душе у его собеседницы. - Кстати, Иван, а деньги у нас есть?

Иван с облегченным вздохом начал рыться в карманах, и по его лбу, вдруг покрывшемуся морщинами, она поняла, какую боль доставлял и ему этот разговор.

- Вот, - он достал из кармана пачку зеленых банкнот, - на эти деньги можно добраться хоть до Санкт-Петербурга.

- Ах, Иван, - засмеялась Таня, которая не могла долго на него сердиться. - Как твоя деловая хватка уживается с такой наивностью?. Тебя уже избаловало твое богатство. Когда ты в последний раз сам ходил в магазин или на рынок, Иван? Мы ведь не в Америке. За твои доллары за пределами Москвы тебе не продадут даже билета на электричку, а попутная машина хоть и возьмет их, но зато нас по дороге могут прекрасным образом ограбить. Есть ли у тебя обычные, прозаические деревянные рубли? У меня после ночной поездки на такси не осталось ни копейки.

Иван густо покраснел.

- Ты зря пренебрегаешь грейпфрутовым соком. Знаешь, среди моих мечтаний есть одно - я хочу приучить Россию к здоровому питанию, чтобы мои соотечественники меньше пили водки, потребляли меньше холестерина, и жили на пять, на десять лет дольше. Ты совершенно неправа, не так уж я и избалован, - добавил он с обидой и упреком. - Я всегда ношу с собой несколько тысяч рублей. Ты забыла, в какой спешке я вчера собирался и по какому поводу.

- А я?

Они посмотрели друг другу прямо в глаза - и в этом взгляде, быть может, заключалось больше сокровенного смысла и того взаимного притяжения, которое влечет друг к другу Венеру и Юпитер, чем во всех словах, то растерянных, то сердитых, сказанных до этого.

- Моя тайна принадлежит не только мне, - сказал Иван, наклоняясь к Тане и целуя ее в волосы своими мягкими и в то же время мужественными губами. - Когда-нибудь я расскажу тебе о ней. Только не торопи меня, пожалуйста.

Он собрал со стола посуду отнес на кухню и, несмотря на протестующие жесты Тани, вымыл и насухо вытер.

- Когда ты приедешь сюда в следующий раз, - говорил он торопливо, будто эти слова были совсем не теми, что он хотел сказать, - все здесь будет по-другому. Здесь уже были архитекторы, рабочие оснастили ванную и подвал, но дел еще непочатый край. Сменить балки, сменить перекрытия, оконные рамы, ставни. Разбить хороший сад на участке. Работа должна начаться со дня на день, и к лету здесь уже можно будет комфортабельно жить. Я хочу поселить здесь на лето старушку-маму.  Пусть ухаживает за смородиной и клубникой. Она всю жизнь мечтала о даче.

- А ты пригласишь меня? - спросила Таня.

- Конечно, - кивнул Иван. - Мы еще устроим здесь шумное новоселье, такое же, как, помнишь, в моем особняке. Только там было пол-Москвы, а сюда я позову только самых близких товарищей. А теперь поехали. Послушай, Таня, - голос его вдруг стал напряженным, - кто же мог выдать нас? Откуда политруки узнали, что контракт будет подписан именно сегодня? О нем знал только я сам, ты, Тютчев и Баратынский.

- Ты забыл о Лермонтове, - сказала Таня. - Разве не он писал основной текст контракта, который тебе вчера пришлось так долго исправлять?

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Подмосковные дороги - сущее наказание для современного модника, дорожащего своими белоснежными реебоковскими кросовками. Ладные, щедро сдобренные живой зеленью дома дачных поселков, наставленные аккуратными рядами в тридцатые и ранние пятидесятые годы, пришлись не на обустроенную землю, снабженную должными коммуникациями и покрытую теплеющим к вечеру асфальтом, но на бывшие угодья бывших деревень, жители которых то ли были выселены, то ли исхитрились сами переехать в столицу от сельской бескормицы, то ли до сих пор прозябают в своих избах на отшибе, с ненавистью поглядывая на городских пижонов - детей и внуков тех, кто с помощью каких-то большевистских хитростей отобрал у них дедовские наделы. Новые дачи были построены, но о дорогах толком не позаботился никто, и в лучшем случае они посыпаны гравием, под которым всякую весну, не говоря уж об осени, девственно хлюпает первородная глинистая земля. Автобусы, даже те разбитые и скрежещущие, какие только и есть в бестолковой русской провинции, до дачного поселка не ходили, и когда Иван с Таней добрели, наконец, до лежавшей километрах в восьми станции электрички, ноги у них были в грязи чуть ли не по колено, а позолоченная стрелка безугловского "Ролекса" приближалась к восьми. На продутой ветром платформе уже скапливался народ - недостаточные клерки, служащие в Москве, но обитающие в избах без телефона и канализации, непонятные тихие старушки в серых платках из козьего пуха. Были и бодрые нищие, собирающиеся на промысел в подземные переходы столицы, присутствовала и парочка цыганок, живописно облаченных, согласно своей незамысловатой профессии, в анилиновые цветастые платки и широкие черные юбки, в складках которых, казалось, мог бы поместиться весь Черноморский флот. У единственного на всю платформу телефона-автомата была с корнем вырвана трубка, и позвонить в город Ивану не удалось.