Путешествия с тетушкой

– Кормили голубей? – спросил я.

Она фыркнула и закашлялась от дыма.

– У вас есть чувство юмора, – сказала она. – Мне нравятся ироничные люди. Мой отец тоже человек ироничный. Вы, пожалуй, с ним чем-то похожи. Ирония – очень ценное литературное качество. Вам не кажется? Так же как и страсть.

– Не спрашивайте меня о литературе, мисс Тули. Я большой профан.

– Не надо называть меня «мисс Тули». Друзья зовут меня просто Тули.

В Сен-Морисе по платформе прошла группа школьниц. Все девочки была благонравного вида – никаких мини-юбок, никакой косметики. На спинах у них были надеты небольшие аккуратные ранцы.

– Непонятно, красивая страна – и такая скучища, – задумчиво сказала Тули.

– Почему скучища?

– Травку они тут не курят. Не балдеют и никогда не будут. Хотите еще сигарету?

– Благодарю. Они очень мягкие. И приятные на вкус. От них совсем не дерет горло.

– Здорово вы о них говорите. Они и правда обалденные.

Я чувствовал себя гораздо бодрее, чем обычно чувствую в этот час утра. Общество Тули было для меня открытием. Я был рад, что тетушка спит и мы можем познакомиться. Мне все время хотелось защитить ее от чего-то. Недурно было бы иметь дочь, но я как-то никогда не мог представить себе мисс Кин в роли матери. Мать не должна сама нуждаться в защите.

– Этот ваш друг в Париже, видимо, хорошо разбирается в сигаретах.

– Колоссально. В смысле – он по-настоящему кайфовый.

– Он француз?

– Нет. Он из черной-пречерной Африки.

– Негр?

– Мы их так не называем, – сказала она с укором. – Мы называем их цветными или черными. Как им больше нравится.

У меня неожиданно мелькнуло подозрение.

– Его случайно не Вордсворт зовут?

– Мне он известен как Зак.

– Это он. А не вас ли он провожал на вокзале?

– Ну конечно, меня. Кого же еще? Я не ожидала, что он придет, но он стоял у входа, пришел попрощаться. Я купила ему перронный билет, но мне кажется, он чего-то опасался. Дальше не пошел.

– Он знает и мою тетушку тоже, – сказал я. Мне не хотелось ей говорить, для чего ему понадобился билет.

– Колоссально! Какое невероятное совпадение, будто в романе у Томаса Харди.

– Я вижу, вы хорошо знаете художественную литературу.

– Я специализируюсь по английской литературе. Отец хотел, чтобы я изучала социологию и потом какое-то время поработала в «Корпусе мира». Но тут наши взгляды разошлись, да и по другим вопросам тоже.

– Чем занимается ваш отец?

– Я уже говорила вам – он на очень секретной службе в ЦРУ.

– Это должно быть интересно.

– Он ужасно много путешествует. Я только раз его видела с прошлой осени, с тех пор как мать с ним развелась. Я всегда говорила ему, что он видит мир по горизонтали, в смысле – поверхностно, а мне хочется увидеть мир по вертикали.

– То есть в глубину, – сказал я, гордый тем, что уловил ее мысль.

– Это очень помогает, – сказала она, указывая на сигарету. – Я уже слегка забалдела, к тому же вы так здорово говорите. Просто колоссально. У меня такое чувство, будто я встречала вас где-то в курсе английской литературы. Как персонаж. Диккенса мы штудировали в глубину.

– По вертикали, – сказал я, и мы оба рассмеялись.

– Как вас зовут?

– Генри.

Она снова засмеялась, и я за ней, хотя толком не знал почему.

– А почему не Гарри?

– Гарри – это уменьшительное. При крещении ведь человека не назовут Гарри. Такого святого не было.

– Так по церковному канону полагается?

– Думаю, что да.

– Я спрашиваю потому, что когда-то знала потрясающего парня, ему при крещении дали имя Нукасбей.

– Сомневаюсь, вряд ли его так окрестили при рождении.

– Вы католик?

– Нет, но тетя у меня, кажется, католичка. Впрочем, я не совсем в этом уверен.

– Я один раз чуть не перешла в католичество. Из-за Кеннеди. Но потом, когда убили обоих… Ну, в общем, я суеверна. А Макбет был католик?

– Этот вопрос никогда не приходил мне в голову… Думаю… В общем, я точно не знаю.

Я поймал себя на том, что говорю такими же бессвязными, отрывистыми фразами, что и она.

– Может быть, мы закроем дверь и откроем окно? В какой мы сейчас стране?

– Судя по всему, подъезжаем к итальянской границе. Точно не знаю.

– Тогда быстро откройте окно, – приказала она.

Я подчинился требованию, хотя и не понял его смысла. К этому времени я уже докурил сигарету. Она выбросила свой окурок, а затем опорожнила пепельницу в окно. И тут я вспомнил Вордсворта.