Суть дела

Когда они приехали, Луизы не было дома; кто-нибудь, по-видимому, за ней заехал и увез на пляж. Она ведь не ждала, что он вернется до темноты. Он написал ей записку: «Повез кое-какую мебель Элен. Вернусь рано. У меня для тебе хорошие новости», – и поехал один к домику на холме по пустой, унылой полуденной дороге. Кругом были только грифы – они собрались вокруг дохлой курицы на обочине и пригнули к падали стариковские шеи; их крылья торчали в разные стороны, как спицы сломанного зонта.

– Я привез тебе еще стол и пару стульев. Твой слуга здесь?

– Нет, пошел на базар.

Они теперь целовались при встрече привычно, как брат и сестра. Когда грань перейдена, любовная связь становится такой же прозаической, как дружба. Пламя обожгло их и перекинулось через просеку на другую часть леса; оно оставило за собой лишь чувство ответственности и одиночества. Вот если только ступишь босой ногой, почувствуешь в траве жар.

– Я помешал тебе обедать, – сказал Скоби.

– Да нет, я уже кончаю. Хочешь фруктового салата?

– Тебе давно пора поставить другой стол. Смотри, какой этот неустойчивый. – Он помолчал. – Меня все-таки назначают начальником полиции.

– Твоя жена обрадуется.

– А мне это безразлично.

– Ну нет, извини, – сказала она энергично. Элен была твердо убеждена, что страдает она одна. Он будет долго удерживаться, как Кориолан, от того, чтобы выставлять _свои_ раны напоказ, но в конце концов не выдержит; будет преувеличивать свои горести в таких выражениях, что они ему самому начнут казаться мнимыми. Что ж, подумает он тогда, может, она и права. Может, я и в самом деле не страдаю. – Ну да, начальник полиции должен быть выше всяких подозрений, – продолжала она. – Как Цезарь. – (Ее цитаты, как и правописание, не отличались особенной точностью.) – Видно, нам приходит конец.

– Ты же знаешь, что у нас с тобой не может быть конца!

– Ах, нельзя же начальнику полиции тайком держать любовницу в какой-то железной лачуге!

Шпилька была в словах «тайком держать», но разве он мог позволить себе хоть малейшее раздражение, помня ее письмо, где она предлагала себя в жертву: пусть он делает с ней, что хочет, даже выгонит! Люди не бывают героями беспрерывно; те, кто отдает все богу или любви, должны иметь право иногда, хотя бы в мыслях, взять обратно то, что они отдали. Какое множество людей вообще не совершает героических поступков, даже сгоряча. Важен поступок сам по себе.

– Если начальник полиции не может быть с тобой, значит, я не буду начальником полиции.

– Это глупо. В конце концов, какая нам от всего этого радость? – спросила она с притворной рассудительностью, и он понял, что сегодня она не в духе.

– Для меня большая, – сказал он и тут же спросил себя: что это – опять утешительная ложь? Последнее время он лгал столько, что маленькая и второстепенная ложь была не в счет.

– На часок-другой, да и то не каждый день, а когда тебе удастся улизнуть. И ты уж никогда не сможешь остаться на ночь.

Он сказал без всякой надежды:

– Ну, у меня есть всякие планы.

– Какие планы?

– Пока еще очень неопределенные.

Она сказала со всей холодностью, какую смогла на себя напустить:

– Что ж, надеюсь, ты мне сообщишь о них заранее, чтобы я подготовилась.

– Дорогая, я ведь пришел не для того, чтобы ссориться.

– Меня иногда удивляет, зачем ты вообще сюда ходишь.

– Вот сегодня я привез тебе мебель.

– Ах да, мебель.

– У меня здесь машина. Давай я свезу тебя на пляж.

– Нам нельзя показываться вместе на пляже!

– Чепуха. Луиза сейчас, по-моему, там.

– Ради Христа, избавь меня от этой самодовольной дамы! – воскликнула Элен.

– Ну хорошо. Я тебя просто покатаю на машине.

– Это безопаснее, правда?

Скоби схватил ее за плечи и сказал:

– Я не всегда думаю только о безопасности.

– А мне казалось, что всегда.

И вдруг он почувствовал, что выдержка его кончилась, – он закричал:

– Не думай, что ты одна приносишь жертвы!

С отчаянием он видел, что между ними вот-вот разразится сцена: словно смерч перед ливнем, черный, крутящийся столб скоро закроет все небо.

– Конечно, твоя работа страдает, – сказала она с ребячливым сарказмом. – То и дело урываешь для меня полчасика!

– Я потерял надежду.

– То есть как?

– Я пожертвовал будущем. Я обрек себя на вечные муки.