Обреченное королевство

Что-то из ничего. Настоящее творение.

Слезы смешивались с чернилами. Она извела уже четыре баночки. Она ползала, опираясь безопасной рукой на землю, раскрашивала камни и вытирала слезы, оставляя на щеках кляксы. Закончив, она еще какое-то время стояла на коленях перед глифом в двадцать шагов длиной, нарисованным красными, как кровь, чернилами. Солнечный свет отражался от них, и она подожгла мокрые чернила при помощи свечи — они были сделаны так, чтобы гореть, мокрыми или высохшими. Языки пламени побежали по всей молитве, убивая ее и посылая ее душу к Всемогущему.

Она склонила голову перед молитвой. Только один символ, но сложный. Тат. Правосудие.

Люди глядели молча, как если бы боялись испортить ее просьбу к божеству. Налетел холодный ветер, стегая флаги и плащи. Молитва погасла, и это было замечательно. Она не должна гореть долго.

— Светлорд Садеас! — крикнул кто-то обеспокоенным голосом.

Навани взглянула вверх. Солдаты расступились, освобождая дорогу гонцу в зеленом мундире. Он подбежал к Садеасу и начал говорить, но кронпринц сжал плечо человека рукой в боевой перчатке и толкнул его под тент, приказав стражникам никого не впускать. Потом вошел сам.

Навани продолжала стоять на коленях, рядом со своей молитвой. Пламя оставило на земле черный шрам в виде глифа. Кто-то подошел к ней — Ринарин. Он встал на колено и положил руку ей на плечо.

— Спасибо, машала.

Она кивнула, вставая; на безопасной руке остались красные капли. Щеки еще не высохли от слез, но, сузив глаза, она посмотрела через живой щит солдат на Садеаса. Лицо светлорда покраснело, стало угрожающим, глаза расширились от гнева.

Она повернулась и через толкотню солдат проложила себе дорогу к краю площадки построения. Ринарин и некоторые из офицеров Садеаса присоединились к ней и уставились на Разрушенные Равнины.

И увидели длинную медленную линию людей, с трудом идущих к военлагерям, которую вел всадник в синевато-серых доспехах.

* * *

Далинар ехал на Кавалере во главе двух тысяч шестисот пятидесяти трех воинов. Всех, кто остался от восьми тысяч.

Долгий путь от плато дал ему время подумать. Внутри все еще бушевали эмоции. Он согнул левую руку; сейчас на ней была синяя рукавица, позаимствованная у Адолина. Потребуется несколько дней, чтобы вырастить собственную рукавицу Далинара. Даже дольше, если паршенди попробуют вырастить полный доспех из оставшейся у них. И у них ничего не получится, если оружейники Далинара будут кормить Штормсветом полный доспех. Брошенная перчатка рассыплется, превратится в пыль, а новая вырастет у Далинара.

Но пока он надел перчатку Адолина. Они собрали все заряженные камни у двадцати шести сотен человек и благодаря их Штормсвету перезарядили его Доспехи. Разломы еще остались, конечно. Полное исцеление займет несколько дней, но по меньшей мере сейчас он может в них сражаться, если потребуется.

Он должен сделать так, чтобы не потребовалось. Он собирался столкнуться лицом к лицу с Садеасом и хотел быть вооруженным. На самом деле ему отчаянно хотелось налететь на лагерь Садеаса и объявить своему «старому другу» войну. Может быть, даже призвать Клинок и убить его.

Но он не мог. Солдаты устали, и у него нет союзников. Война уничтожит его и королевство. Он должен сделать что-нибудь другое. Он отомстит. Со временем. Сейчас главное — Алеткар.

Он опустил руку в синей рукавице, взяв поводья Кавалера. Адолин ехал немного сзади. Они зарядили и его Доспехи, хотя теперь у него не хватало рукавицы. Сначала Далинар отказывался от подарка сына, но потом понял логику Адолина. Если уж кто-то из них будет сражаться без нее, то пускай это будет человек помоложе. С Доспехами Осколков разницы нет, но без них молодой человек в расцвете сил будет сражаться лучше, чем он в свои пятьдесят.

И он все еще не знал, что думать о своих видениях и их очевидной ошибке в оценке Садеаса. Но с ними он разберется позже. Когда придет время.

— Этал, — позвал Далинар.

Самый высокопоставленный из всех офицеров, выживших в битве, Этал был гибким человеком с тонкими усами и обычно ухоженным лицом. Его левая рука висела на перевязи. Он был одним из тех, кто защищал коридор отхода Далинара в последние минуты боя.

— Да, — спросил Этал, подходя к Далинару. На всех лошадях, за исключением двух ришадиумов, ехали раненые.

— Отведи раненых в мой военлагерь, — сказал Далинар. — Скажи Телебу, пусть приведет весь лагерь в боевую готовность. Пусть мобилизует оставшиеся роты.

— Да, светлорд, — сказал Этал и отдал честь. — Светлорд, могу ли я спросить? К чему мы готовимся?

— Ко всему. Но, надеюсь, ни к чему.

— Я понял, светлорд, — ответил Этал и отправился выполнять приказ.

Далинар повернул Кавалера и подъехал к группе мостовиков, все еще идущей за своим суровым предводителем, человеком по имени Каладин. Достигнув постоянных мостов, они бросили свой; со временем Садеас пошлет за ним.

Как только он подъехал, мостовики остановились. Они выглядели такими же усталыми, как и он, но мгновенно выстроились в боевой порядок и сжали копья, как если бы опасались, что он хочет забрать их. Они спасли его, но, очевидно, еще не доверяли ему.

— Я отослал моих раненых в лагерь, — сказал Далинар. — Вы можете пойти с ними.

— Вы собираетесь столкнуться с Садеасом? — спросил Каладин.

— Я должен. — Я должен узнать, почему он сделал то, что сделал. — И потом я куплю вам свободу.

— Тогда я остаюсь с вами, — сказал Каладин.

— И я, — сказал человек с ястребиным лицом. Все мостовики немедленно повторили его слова.

Каладин повернулся к ним.

— Я должен отослать вас.

— Что? — спросил пожилой мостовик с короткой седой бородой. — Ты можешь рисковать своей жизнью, а мы нет? В лагере Садеаса остались наши люди. Нам нужно забрать их. И мы должны оставаться вместе. Посмотреть, что произойдет.

Остальные кивнули. И опять Далинара потрясла их дисциплина. Теперь он был уверен, что Садеас здесь ни при чем. Это дело рук их командира. Несмотря на темно-коричневые глаза, он держал себя как светлорд.

Что ж, если они не хотят идти, Далинар не будет заставлять их. Он поехал дальше, и очень скоро тысяча солдат Далинара отделилась от них и ушла на юг, к их лагерю. Остальные поехали прямо, к лагерю Садеаса. Подъехав ближе к последней расщелине, Далинар заметил маленькую толпу, собравшуюся на ее краю. Впереди стояли две фигуры. Ринарин и Навани.

— Что они делают в лагере Садеаса? — спросил Адолин, улыбаясь; его усталый, дошедший до предела Чистокровный остановился рядом с Кавалером.

— Не знаю, — ответил Далинар. — Но пусть Отец Штормов благословит их за то, что они пришли. — Только увидев знакомые милые лица, он почувствовал — наконец-то! — что пережил этот день.

Кавалер перешел последний мост. Ринарин ждал, и Далинар улыбнулся.

На лице парня появилась радостная улыбка. Далинар спрыгнул с коня и обнял сына.

— Отец, — только и смог сказать Ринарин. — Ты жив!

Адолин тоже улыбнулся и спешился с седла, доспехи звякнули. Ринарин вырвался из объятий отца, одной рукой схватил Адолина за плечо, другой слегка стукнул по доспехам и широко улыбнулся. Далинар, с улыбкой на лице, отвернулся от братьев и посмотрел на Навани. Она стояла, сложив руки перед собой и подняв одну бровь. На ее лице резко выделялись несколько пятен красной краски.

— Ты же не беспокоилась обо мне, верно? — спросил Далинар.

— Беспокоилась? — переспросила она. Их глаза встретились, и в первый раз он заметил, что они красные, как от слез. — Я была в ужасе.

А потом Далинар обнаружил, что сжимает ее в объятиях. Ему приходилось быть осторожным, но его рукавицы чувствовали шелк ее платья, и без шлема он мог вдыхать сладкий цветочный запах ее духов. Он держал ее так сильно, как осмеливался, наклонив голову и уткнувшись носом в ее волосы.

— Хмм, — тепло заметила она, — похоже, я что-то пропустила. Все смотрят. Будут разговоры.