Русский транзит

Я обозначающе кхекнул и… и мгновенно, на рефлексе, прыгнул. В сторону, но навстречу. Ибо слух с годами, может, и ослабел у кинозвездюка, а вот верная рука у Верной Руки по-прежнему верна. Он не слышал меня, пока я сам не обозначился, а стоило мне кхекнуть, и его ладонь неуловимо скользнула под газету. Годы не те, Скарамуш, годы не те! Я проворней.

Пистолет выскочил, подлетел по дуге и брякнулся с хрустальным дребезгом – разбомбил что-то редкостное (иного Лев Михайлович Перельман в «Русском Фаберже» не держит). Кинозвездюк рухнул вместе со стулом назад, а я навалился сверху, взяв шею и предплечье кумира в надежные клещи. Пусть он и друг индейцев, но я не индеец, и первая его реакция – отнюдь не дружественная.

Что-то участились случаи заваливания старперов в боевой практике Боярова – Карлос Вилланова, Стюрт Грэйнджер… Старикам везде у нас (и не только у нас) почет. Согласен. И никогда не подниму руку на дряхлого доходягу. Но старцы разные бывают. В иерархии каратэ, к слову, идет по нарастающей: солдат-монах-старец. Боцману Ване Медведенко далеко за пятьдесят, годик-другой до круглой даты, а он никаким молодым дорогу не уступит. Правда, и крестному папе-Карле, и кинозвездюку-Скарамушу до Вани Медведенко еще расти и расти. Ну и нечего наскакивать! Я им в ответ только и продемонстрировал искусство ухода – таи-цобаки, ежели кто понимает язык родины каратэ.

Я поднялся с пола и напоказ стал стряхивать пылинки- соринки с себя. Да уж, при эдаком режиме все обновки мои не просто обомнуться, но и в рванье превратятся, и дня не пройдет! Бросок по четырехметровой стене, соскок оттуда же, теперь вот возня в недрах «Русского Фаберже». Что-то еще впереди!

– Санечка! – подал голос лежащий кинозвездюк. – Господи, Санечка, как ты меня напугал! – русским языком мне было сказано, со вздохом облегчения.

– Вставай, дядь-Гоша, – я протянул руку. – Что ж ты, так и будешь на полу?..

Ленинград – город маленький, давно известно. Но и (вот ведь хреновина!) Нью-Йорк – еще меньше получается. Маловато, ох, маловато королевство – только разгуляешься и тут же слышишь: ка-ав-во я вижу! смотрите, кто пришел! Не жизнь, а дурная мексиканская телепродукция. Хотя если вдуматься, иначе и быть не могло. Самые невероятные совпадения более чем вероятны и даже единственно возможны – только надо вдуматься, склеить отдельные кадрики последовательно в ленту. А они склеиваются намертво и логично.

Дядь-Гоша, близкий друг отца. До поры до времени – не разлей вода. Конечно, никакой не кинозвездюк, не Грэйнджер, но похож – такой же хрящеватый м-м… ступенчатый нос, челюсть одновременно и нервная, и мужественная, седые виски (тридцать лет назад – только виски), черно-блестящие пуговичные глаза с вечной усмешкой. Я потому, вероятно, и относился к дядь-Гоше с упомянутым оттенком обожания, что он в детском сознании слился с имиджем кинозвездюка-Скарамуша тех времен. Или не только потому. Вероятно, чисто по-детски чуял и отвечал взаимностью. Мал был, смутные картинки. Отца боготворил, но опять же по-детски сравнивал и воображал: было бы у меня два отца, дядь-Гоша красивей, на Верную Руку похож. И переносил все достоинства экранного кумира на домашнего кумира. А дядь-Гоша был нашим домашним. Говорю же, не разлей вода с отцом. Мал был, смутные картинки. Среди ночи как-то проснулся – в сортир приспичило, но разбудила меня не малая нужда, а тяжелая мужская разборка на кухне. Страшно стало – ТАК они никогда при мне не говорили. Я терпел-терпел, зарывшись с головой, чуть лужу не напустил – лишь бы они перестали ТАК говорить! Слов не разбирал, но интонации жуткие. А перестали они, отец с дядь-Гошей, ТАК говорить, сразу как только я все-таки не утерпел и прошлепал к сортиру, – моментальная тишина, расплошная. Я отжурчал, вернулся в постель и еще долго-долго вслушивался – молчали. Потом отец сказал: «Ладно! Налей. И себе – на дорожку…». Только чоканья рюмок не было, лишь горловой бульк, два булька. Мал был, смутные картинки… Больше дядь-Гошу я не видел. «У него теперь такая работа…»- пояснил отец. Но даже тогдашним детским умом я ощутил – не только в работе дело. Хотя и в ней, наверное. Что за работа? Надо ли объяснять? Карьеру они, отец с дядь-Гошей, начали одновременно, оба шли по лесенке, слуги народа. Каждый второй из слуг народа служит тайно. Отец – первый. Дядь-Гоша – второй. Отец, по совковым понятиям, достиг небывалых служебных высот, за что и схавала его свора товарищей. Могу предположить, что дядь- Гоша не отставал, шел ноздря в ноздрю – в своем, там сказать, ведомстве. Генерал?

Ну времена настали! Генералы КГБ сидят-посиживают в антикварной лавке на Брайтоне, полковники в ангарах среди подержанных машин «кубики» строят, майоры по витринам на Манхаттане из автомата строчат, сексоты с двойным гражданством людей воруют и на тренажерах распинают. Погубит Америку ее беспечность. Или… нет. Может, это и не беспечность вовсе, а та самая свобода: если это кому-нибудь нужно, то пожалуйста. Сродни сексменьшинствам или многочисленным религиям. Собрался узкий круг ограниченных людей, выбрал общее увлечение – да хоть вы все захлебнитесь! Но – между собой, только между собой. Обещал я додумать мысль? Еще чуть-чуть и додумаю…

– Узнал? – со странноватой интонацией прокряхтел дядь-Гоша, усаживаясь на стул, установленный мной в прежнюю позицию. – Эка ты меня. Не жалеешь старика…

Ха! Когда б я его «пожалел», валялся бы сейчас с куском свинца в брюхе и – подавай мне руку, не подавай! Нечего корчить из себя дядь-Гошу, генерал! Разумеется, узнал. Только мои полушария в первые мгновения засуетились, ориентировку потеряли, это и называется: ум за разум зашел. Стюрт Грэйнджер заслонил собой дядь-Гошу – во-первых, мы в Америке, во-вторых, я только-только из актерского дома, из Театр-Дистрикт. Но возникновение кинозвездюка в «Русском Фаберже» – абсурд. Во всяком случае, больший абсурд, чем возникновение там же генерала КГБ (что при размышленьи здравом вовсе не абсурд).

– Узнал! – холодновато сказал я. – Вы – новый хозяин «Русского Фаберже». По совместительству – чекист. Или наоборот… – Тоном я дал понять: теплая встреча поколений переносится на неопределенный срок. Как-нибудь в другой раз, ладно?

– Ты очень похож на мать, Санечка… – с той же странноватой интонацией изрек хозяин-чекист-Скарамуш.

А, понял! Интонация мне казалась странноватой по элементарной причине: не к месту, не ко времени. Эдак «с доброй отеческой улыбкой». Отложим!

– Я похож на отца! – паспортно-данно сообщил я. – На Евгения Викторовича Боярова, если вы такого помните, конечно.

Он помнил. Сразу после моих слов поплыл лицом, потеряв всяческое сходство с Грэйнджером, – грузный, малосильный старик, которому молодой верзила походя дал пенделя. А пенделя я ему дал – психологического. В нюансах копаться – ни желания нет, ни возможности: полушария мои перестали суетиться, мобилизовались и, защищаясь, изгоняли некоторые соображения, зародившиеся внутри, а также отражали некоторые соображения, подкрадывающиеся извне. Кыш!

– Не любишь… – скорбно покачал головой дядь-Гоша. – Не любишь нас?

Мог бы и не уточнять: «нас». Разумеется, имел в виду старикан не себя в качестве дядь-Гоши, а себя в качестве генерала Конторы, себя и присных.

– А за что? И кого? Лихарева? Головнина? Перельмана? Галински? – я сознательно перечислил пофамильно всех известных мне бойцов невидимого фронта и добавил от щедрот еще одного пенделя – Вас?

Он прикрыл глаза, опустив черепашьи веки:

– Головнин – предатель, изменник. Лихарев – особая статья, с ним тоже разговор будет суровый. Галински – перевертыш, баба, я о ней поднимал вопрос у руководства больше двух лет назад. Перельман – одно слово: иудей. Но ведь не на таких держится… В каждом стаде есть паршивая овца. И ты должен понимать, что…

Я заржал. Додумал, наконец, мысль и заржал. Абсолютно искренне и потому громко и безостановочно.

КГБ – спрут, обхвативший щупальцами весь мир (пардон! навеяно карикатурами «Правды», только там на спруте намалевано не КГБ, а ЦРУ…), КГБ – пугало для любого здравомыслящего человека на Западе ли, на Востоке ли! КГБ – работающий на сверхдержаву, а вернее, на который целиком и полностью работает сверхдержава, миллионы добровольных и подневольных помощников! Колоссальный аппарат в сотни тысяч сотрудников! Бюджетный счет на миллиарды! И по сути – самоудовлетворяющийся гермафродит. Где немецкие-английские-французские-японские шпионы? Поймали хоть одного? Американские? Китайские? Турецкие? Да хоть бы монгола, что ли, дружественного уговорили на показательный процесс – мол, поругаем-осудим и потихоньку отпустим. Оно конечно, спаси-сохрани нас всех от показательных процессов известного периода – «липа». Но натуральные-то шпионы существуют или нет? Вероятно, да. Ан КГБ рыщет-ищет по всему миру и в собственной стране только своих изменников. Контора отбирает людей для себя, выращивает, обучает, внедряет – потом ловит, допрашивает, сажает, расстреливает. Замкнутый цикл. Гигантский мастурбирующий монстр-гермафродит. С чувством глубокого удовлетворения, ура!