Русский транзит

– И каждый гриб зачехлен.

– Да! Вот отдохнули в баньке с местным «полканом», и на БТРе за грибами отправились!

– Джигиты! То есть, я так понимаю, на полном ходу до земли свисаешь, хапаешь гриб и – дальше с гиканьем?

– Да! В общем, отдохнули. Потом говорю «полкану», мол, отдых отдыхом, но хоть каких грибов надо бы с собой… Так он послал в лес взвод десантников, они цепью прочесали – две полные корзины. Исключительно белых!.. А домой меня привезли на том же БТРе, в лежку! Дослужился! На лафете прокатили! Во как! А ты говоришь – грибы!).

– На, держи адрес своего Олега. Он Драгунский?

– Вот-вот! Записываю…

– И телефон, если надо.

– Давай и телефон! – хотя звонить я не собирался. Зачем предупреждать о своем визите?

– Ну, так когда мы пересечемся?

– А вот я в Апраксин съезжу, а там перезвоню.

– Лады! Обмоем приобретение!

– А как же! И на нем за грибами махнем!

– А как же!

Да, судя по интонации Вальки и по его безмятежности, мои подвиги стали достоянием гласности пока только в милиции, но не в Большом Доме. И вряд ли я Вальке Голове перезвоню. Рано или поздно информация до них дойдет, хотя и «каждый на своем месте…». Совсем не входит в мои планы кататься на БТРе с Валентином Сергеевичем Головниным.

Накатался в Афгане. А тут еще предпочтет товарищ Головнин БТРу служебную «Волгу» и парочку службистов по бокам Александра Боярова, товарища по оружию: «Привет! Проедем тут недалеко?». Это не чета Карначу, да и за душой у меня поболее будет, чем на момент позавчерашнего приглашения проехаться.

Я, пожалуй, предпочту «Жигуль» Шведа…

«Жигуль» Шведа вместе с самим Шведом внутри я оставил за два квартала от «высотки» бармена Драгунского-Др-др-др-ского. А вы, гражданин Др-др-дрский, оказывается, на Шверника обитаете! И в непростом доме – мемориальная доска кому-то пришпилена. Ну уж чего-чего, а второй мемориальной доски «Здесь жил, гадил и отсюда неожиданно исчез Олег Драгунский» не обещаю. Не будь я Александр Бояров!

А дом и в самом деле непростой – две лестничные площадки, два лифта на каждой площадке. И код. Не кнопочный, а «ключевой». Надо было у приятеля-Вальки еще и код спросить, ха-ха! Звонить ни по телефону, ни по трансляции в квартиру нельзя. Еще сбежит чего доброго, будучи предупрежден: Бояров идет! Ищи-свищи!

Проблема решилась в полминуты сама собой. Утро, народ на работу выходит, – а кто станет спрашивать у встречного – на пороге многоквартирной «высотки»: вы к кому? Никому никакого дела! Вот и прекрасно…

А у меня еще есть дело – до Верного-Неподкупного-Честного, до Олежека Драгунского, пока он дома. А он – дома: узнаю его перламутровую «девятку» неподалеку от подъезда.

Я вызвал оба лифта, а то чего доброго, пока меня наверх будет поднимать, Олежек по счастливому для себя совпадению вниз спустится. Кончились для тебя, Олежек, счастливые совпадения… Дверь у него добротная, железная, укрепленная, никаким ударом не прошибешь – и не надо: она сама залязгала, замки защелкали, сейчас откроется. Будто меня только и ждали?

Не ждали… Олег, увидав меня в дверях, хрюкнул и резко присел, как в сортире. Я ухватил его за ухо, вернул в вертикальное положение, прижал локтем у горла – к стене, очень тихо спросил:

– Кто дома?

– Н-н… н-н… ик!..

– Зайдем? Или ты торопишься?

Даже если он и торопился, теперь ему торопиться некуда. Я затащил Олега в комнату, ногой захлопнув за собой дверь, швырнул этот мешок с дерьмом на тахту. Роскошная тахта. И не только тахта, но и все остальное – мебель, аппаратура, видеотехника, бар на колесиках. Но я пришел сюда не языком цокать в восхищении.

– Включи-ка! – показал я глазами на видик.

Он послушно направил дистанционный пультик на экран, и тот засветился, проявив Майкла Джексона. А я направил на него, на Верного-Неподкупного-Честного, ствол «Макарова»:

– Звук прибавь. На полную.

Прибавил. Обреченно. В самый раз! Пусть думает, что я готов и стрельнуть, и утюжком ему животик прижечь под все заглушающий «Ай’м бэд!». Олежек так и думал, он был готов, его затрясло от страха: привидение! Я – привидение. Мне вчера глотку располосовали, но сегодня я не мог не зайти в гости – музыку послушать.

– А что, Олежек, Майкл-то Джексон, пожалуй, нашего Костю Райкина перепляшет, а? – давил я на него ужасом, не опуская пистолета.

Он согласно закивал.

– Или нет. Перепеть перепоет, но не перепляшет, а? Костя Райкин погибче ихнего Джексона будет, а?

Он кивал и кивал. Кажется, готов был согласиться с чем угодно, «поплыл».

– А ты сам-то как? Погибче стал? – и я снял «Макаров» с предохранителя. Щелчок!

На джинсах Олега выступило пятно. То-то!

– Поговорим? Или как?

Расчет был стопроцентный: Драгунский сейчас еще как поговорит! Сознавая: пока говорит, я не выстрелю. Ну уж тогда будь добр, говори по существу.

– Кто убрал Борюсика?

– Не я!

– Кто?!

– Не я!

Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся.

– За что?

– За… потому что проговорился.

– Кому?!

– Тебе…

– Да. Кое-что! – блефанул я. – И вы меня тоже решили убрать. Нет?

Олег вдруг истерически зарыдал – фу-у-у! – запричитал:

– Са-а-аша, подари мне жизнь!

Слова-то где откопал?!

– Тебе уже однажды подарили жизнь, ублюдок! Папа с мамой!

– Мамой! Мамой твоей заклинаю, Са-аша! Не стреляй!

– Ты мать мою и не упоминай своим поганым языком! – тут он меня взбесил! какие уж тут «гуси летят…»! мать при родах скончалась, а я вот… появился… так и жили: Бояров- старший и Бояров-младший…

– Я не то… Саша, я не так хотел сказать! Я совсем не имел в виду…

– Хватит канючить, говнюк! Кто на меня кавказцев науськал?! На Кораблестроителей и в мастерскую?!

– Не я! Клянусь тебе, не я!

– А кто?! Ты же один знал, где меня искать!

– Нет!

– Что – нет?!

– Не я… Не один… Я просто сказал ему… Про дядю-Федора, как ты мне сказал! А ни про каких кораблестроителей я не знаю. Не я!!! Убери пистолет! Я тебя умоляю, убери!

– Перебьешься. Не ты – а кто?!

– Он меня убьет!

– Но только после того, как я тебя кокну. Я – вот он. Ты еще не понял?!

Он понял. Хотя знал, что я дал зарок: после Афгана никаких трупов. Сам же им, Олегу с Юркой, в баре не раз по пьянке изливался… Но… меняются времена, меняются обстоятельства. Не за себя пальну, за дядю-Федора, которого кончили по наводке Драгунского. Нав-в-водчик! И пусть не врет, что про Кораблестроителей не он сообщил – больше некому! Некому больше…

– Грюнберг?! – осенило меня. Пить надо меньше, надо меньше пить! Грюнберг усаживал нас в «тачку», нас с тезкой, – адресок выпытывал у Сандры: «Шеф, ты понял? До подъезда? До подъезда!».

– Грюнберг?! – я не спрашивал, я утверждал.

Олег облегченно затряс головой. Взятки гладки: и не назвал, а назвал.

– И Борюсика? – а ведь потирал Мишаня Грюнберг запястье тогда, в «Северной Пальмире». А я не сопоставил…

– И! – подтвердил Олег.

– За… – интонацией я вынуждал его «колоться» дальше, давая понять, что и сам знаю.

– За «Туборг», ага. За тот ящик.

– За ТОТ САМЫЙ ящик? – блефовал я. Какой ТОТ САМЫЙ?!

– Со стеклом… – подтвердил он.

– А машину зачем Борюсику спалили? Кто? Горцы? Те же самые? Которые Федора?..

– Которые… – подтвердил он. – Сам виноват. Он же не отдавал! Мы же ему объяснили: ошибка, да, но за стекло надо платить, даже если не знал. А он не хотел!

– Кто? Дядя-Федор?

– Почему дядя-Федор?! Борюсик… Они и подпалили машину, чтоб понял. И жену запросто тоже могли… А он, дурак, когда обнаружил, сразу выбросил! Испугался! К ментам побежал. Но наврал им – правду-то говорить себе дороже! Все- таки стекло!

– В «Туборге»? – с сомнением переспросил я, уже все поняв, но отказываясь верить.

– Д-да… Я сам Борюсику и продал. Ну… ящик перепутал. Я вообще ничего… Саша, клянусь тебе… вообще понятия не имел! Он… ну, этот… ну, он… (Никак Олежек не хотел вслух произносить Грюнберга!) строго-настрого предупредил, чтобы «Туборг» налево не уходил, только с его позволения. А я… Борюсик у меня выпросил… по тридцатке за банку. Я же не знал! А он… ну… он, говорит: «С тобой отдельно!». И Борюсика взялся обрабатывать, черных натравил… а Борюсик со страху, как обнаружил, выбросил. И тебя подставил! Это ведь он тебя подставил, Саша! Он, он, Борюсик! А я что? Меня самого в любой момент могут эти… Ну, эти… того…