Русский транзит

Здесь рядовой Какашкин. Я рядовой Какашкин.

Погрузка заканчивалась. Все торопились. Бесо в порядочном отдалении, на краю летного поля деловито общался с группкой вояк-офицеров. Его черная «Волга» соседствовала с командирским «Уазиком».

Я высматривал контейнер, хоть отдаленно подходящий по габаритам для Сереги Шведа. И не мог высмотреть. Раньше загрузили. Я ведь поспел только к середине погрузки. Солдатики косились по муравейному – от четырех медицинских «рафиков» к самолету и обратно. Бестолково хватались втроем за один контейнер и в одиночку за другой. Матерился прапорщик. Бессмертные слова! «Как мать-перемать, так мать- перемать! А как мать-перемать, так хрен?!». Салабоны! Зеленки!

Салабон, зеленка, рядовой Какашкин чухался в траве у забора – прохладно ему, наверное. В трусах и в майке, босиком! Ну, ничего. Ему есть сменка. Выгодный ченч: солдатскую форму на кроссовки, кожаную куртку. Не каждый дембель способен так прибарахлиться накануне гражданки. Вот только тренировочный «адидас» я оставил себе. Пригодится. Натянул гимнастерку и штаны поверх. Пригодится-то пригодится, но взмок я изрядно. И левая рука напрочь отказывала.

Я взбегал по аппарели в нутро самолета, ставил контейнер, мчался за следующим. Где же контейнер со Шведом? «Живой. Пока живой». Так сказал Бес. И не врал. Не врал хотя бы потому, что вся добытая мной информация (у Маринки, у Костика Сурнова) говорила за то же.

Один путь – подойти к прапорщику, попытаться объяснить. Что объяснить? Я- не я. Внутри- живой человек, мой друг. Этот на черной «Волге»- урка. И командиры ваши – дерьмо, пособники. Пока суть да дело, пока разборки… самолет «махнет серебряным крылом».

Второй путь- спуртануть через все поле к той группке и напрямую втолковать офицерикам в присутствии Бесо. Что втолковать? Где гарантия, что для них это будет чем-то новеньким? «Смир-р-рна!» Ах, не солдат?! А где солдат?! В комендатуру! Там разберемся! И опять же самолет- тю-тю. Да и сгоряча могут и меня пристрелить. Вот при таком раскладе – могут. Повод для Беса – лучше не придумаешь. Это потом они закатят долгое служебное расследование и прочая, прочая. А мне-то будет все равно. Мне и… и Шведу.

Третий путь – АН-22, «Антей». По прибытии в эту хлебаную Швейцарию так или иначе скандал возникнет. И закачу его я. Пусть потом переправляют назад, сажают, судят, но сначала я закачу скандал, а Серега Швед будет рядом – да, обдолбанный, да невменяемый, но – живой. Мне будет на что указывать пальцем. И не пальцем в небо, куда улетел самолет, а пальцем в живое (ЖИВОЕ) свидетельство криминальных транспортировок.

«Шторки». В каждом самолете есть «шторки». Это места, где можно укрыться. В пассажирских «ил»-ах и «ту»-шках – между обшивкой и багажным отделением. Условно: «багажник» квадратный, корпус круглый. Квадрат, вписанный в круг, оставляет за своими границами достаточно места. Но то в пассажирских. АН-22 знаком мне по Афгану (Вот не думал, что еще прядется на нем слетать, сопровождая аналог цинкового гроба, но с живым другом!). АН-22 не имеет багажного отделения, он целиком грузовой. Прятаться среди грузов – дохлый номер. Найдут. Но и у него есть «шторка». Люк. И там в темноте на карачках, впритык к техническому сооружению неизвестного для меня предназначения. Неважно! Главное, нырнуть и затаиться. И молиться, чтобы не стали проверять «шторку» у самого днища «Антея» – обычно проверяют всегда, но это муторно, долго и… «дежурно». Ну кому взбредет в больную голову дезертировать из воинской части таким манером?! Да и груз торопит, «препараты», сколь бы ни были гениальны озарения безвестного ученика доктора Демихова, чем быстрее дойдут до адресата, тем дороже оценятся.

Я выждал момент, когда остался один, потянул люк на себя и нырнул вниз. Топот, грохот, звук передвигаемых ящиков. Тишина. И – набирающее силу гудение раскочегаривающихся моторов.

Самолет тронулся, побежал-побежал, дробно затрясся… Взмыл! Ну вот. Швейцария, значит? Переход Боярова через Альпы. Похолодало. За бортом – порядка минус пятидесяти. Здесь же не так сурово, но колотун изрядный. Ноль. И не распрямиться, не согреться движениями. Люк заставлен чем-то тяжелым – не выбраться до посадки. Ничего, перезимуем! Главное, выбраться из родной Совдепии.

Надо же! Никогда и в мыслях не было. Меня моя жизнь устраивала. Я понимаю Лийку. Я даже где-то понимаю тезку-Сандру, польстившуюся на одну только возможность слинять. Я больше чем кто-либо понимаю Льва Михайловича Перельмана. Но меня-то моя жизнь устраивала! Правда… в последнее время, кажется, я не устраивал свою жизнь. Очень многие вдруг так решили. Все вместе и одновременно. Вот и лечу. Оторвавшись от земли родной. Кстати, насчет «земли родной» – долететь бы хоть куда-нибудь и благополучно приземлиться. Самолет АН-22, наши умники окрестили его «Антеем». «Антей», да? Если еще поворошить остатки воспоминаний об уроках Боярова-старшего по древним грекам: могучий Антей, который мгновенно терял всю свою силу, стоило ему оторваться от земли-матушки. Умники!

Ладно, будем живы – не умрем. Лучше уж «Антей», чем «Боинг» или «Дуглас». В том смысле лучше, что я понятия не имею, где у них, у «Боингов»-»Дугласов» «шторки». Но, между прочим, крепко же схвачено у всех этих Бесо и… кто там за ними стоит? – крепко схвачено, если гуманитарную помощь перевозят не иностранные компании, а наши вояки, наши «Антеи». Конверсия, мать-перемать!

Как ни старался я себя разогревать, но основательно закоченел к тому времени, когда самолет стал проваливаться в воздушные ямы, а уши заложило. Идем на снижение!

Готовься, Бояров. «Гуси летят», Бояров. И ты летишь, Бояров. За кордон. Прилетел…

Швейцарцы – педантичный народ, они, их местная полиция, пока не разберутся дотошно, не отцепятся. А мне того и надо.

«Антей» сел. Куда? Без понятия. По моим ощущениям, в воздухе мы пробыли часа три. Посмотрим.

Надо мной задвигалось, затопало. Разгрузка. Улучив мгновение, решив: «пора», я откинул люк. С хрустом, со сладкой болью выпрямился.

Работяги в ярких комбинезонах споро и оперативно таскали контейнеры. На меня глянули, но не обратили того внимания, на которое я рассчитывал. Работяги везде работяги, не ихнего ума дело. Может, так надо – приземлился русский самолет, из подполья вылезает русский солдат. М-да, неуловимый Билл.

Я спустился по грузовому трапу и, что называется, окинул взором окрестности.

Первое впечатление: никуда не улетал, все то же самое. Обманули, перехитрили?! Такой же лесок и поле. Нет, не такой. Просто я подсознательно ждал: шикарный аэропорт, горящий неон, толпы безупречно одетых встречающих!

Грузовые и военные аэродромы всюду одинаковы. Ну так что? Швейцария? Неподалеку от трапа стояли аккуратные грузовые автобусики. Не наши отечественные «рафики», но по красному кресту стало ясно – медицина. По красному кресту и по тому, что именно в них грузили контейнеры. Я силился разобрать надпись на автобусах. Не по-английски, не по-французски. По-немецки!

Фраик… Фраикр… Франкфурт! Ого, все-таки не Швейцария. В Германии. Угнали Боярова в Германию.

А вот и полиция. Она руководила разгрузкой и… погрузкой. Одновременно с выносом в «Антей» заносилась очередная партия помощи голодающим, гуманитарная помощь. Да, это вам не совдеповский бардак – каждая минута на счету, никто ничего не спутает, педантизм и порядок.

Теперь мне бы не спутать. Мне бы угадать контейнер.

Спутать было невозможно. Это не контейнер. Из пилотского отсека выкатили носилки. Больничное одеяло. Система трубочек, маска-дыхалка. Швед!!! Рука в гипсе, плюс упакована в какую-то пластмассу.

Сейчас или никогда. Я кинулся наперерез носилкам, которые толкали сзади двое наших вояк-офицериков с петлицами «медицина», в халатах, наброшенных на плечи. Толкали они эти носилки прямехонько по направлению к одному из грузовых автобусов с надписью «Франкфурт». Небось и документы честь по чести: мол, больной может сохранить себе жизнь только в западной клинике и за валюту. Сохранить? Или потерять?!