Деньги или закон

– Я зарплату получаю, мне не требуется, – Бестаев, хотя и был молодым оперативником, понимал, такой разговор в присутствии третьих лиц не ведется.

– Ты, мент, закон забыл, старшего слушать положено, – неожиданно резко встрял в разговор Виктор.

– Для меня старших больше половины Москвы, если я каждого слушать буду, меня со службы выгонят, – Сергей отлично понимал, что оперу от торговцев что-то положено, и разговор, с его точки зрения, велся неправильно. – А вас, уважаемый гость столицы, я вообще первый раз в жизни вижу, – он посмотрел Виктору в глаза. – Я хотел бы на ваш паспорт взглянуть.

Видно, к их разговору прислушивались из-за соседних столов, так как в шашлычной стало тихо.

– Ах, тебе, мент, мой паспорт понадобился? – Виктор насмешливо улыбнулся, опустил руку в правый карман брюк.

Но Сергей его опередил, мгновенно выхватил свой «Макаров».

– Документы в кармане брюк не носят.

– Молодец! – громко сказал появившийся майор. – Ты, Мухтар, говном оказался, – майор ловко надел на того наручники, извлек из его кармана «ТТ».

Тут все заметили, что в дверях стоят два бойца с автоматами.

– Ты без определенки болтаешься, две подписки у тебя уже отобрали, ты еще с пушкой вернулся. О двух годах тебе только мечтать. И никто из братвы за тебя не заступится, потому ты кругом не прав. Война закончилась, ты ходишь с оружием и что-то далековато от Грозного. Заберите, – майор небрежно махнул рукой.

Автоматчики в пятнистой униформе подхватили парня под руки, увели. Майор сел на освободившийся стул, налил в бокал коньяка, молча выпил, рукой взял кусок шашлыка, отер губы бумажной салфеткой, взглянул на Мурада укоризненно:

– Как это, не понимаю. Ты, Мурад, мирный торговец, сидишь за одним столом с боевиком, приглашаешь к столу моего парня? Ты крови хочешь?

– Не дай Бог, начальник! Аллахом клянусь!

– Очень легко клянешься, Мурад. Не верь ему, Сергей, и пошли отсюда. – У дверей майор остановился, сказал: – Замечу еще, паспорт порву, на сто первый километр отправлю. Да не одного, со всей шоблой. Думаешь, я не знаю, кто у тебя на базаре торгует?

Мурад лишь бормотал нервно.

Время шло, инцидент начал забываться, но группировка, «обслуживающая» Тверскую, гостиницы «Минск» и «Националь», оперуполномоченного Сергея Бестаева в один прекрасный момент поймала, и не на жирную начинку, просто на пустой крючок. Непосвященные считали именно так.

Сергей выходил из отделения, когда столкнулся с одноклассником, известным как Петька Лещ. Морда у него была побитая и мокрая от соплей и слез. День у Бестаева был тяжелый, он толкнул одноклассника в рыхлый живот, зло спросил:

– Что слюни распустил? Дом сгорел или товар умыкнули? – было известно, что Петька промышляет челночным бизнесом, катается в Китай, Таиланд и еще невесть куда.

– О, Черт, ты меня спасти можешь! – воскликнул Петька, обнимая школьного товарища.

– Меня Чертом лет двадцать никто не называл. И на кой мне тебя спасать, своих дел не хватает?

Чертом Сергея Бестаева прозвали в классе втором за прическу. Классная велела постричься наголо. А он, экономя деньги, взял ножницы и обкорнал себя. Мама, увидев, ахнула, попыталась дело выправить, однако получилось соответственно. Волосы у Сережки торчали смешными кустиками, кто-то из ребят и сказал, мол, ты, Бест, натуральный Черт. Так и прилипло, прошло время, он постригся в парикмахерской, и кликуха со временем отпала.

Ее и в картотеке Станислав не мог найти, так как нормального пацана Сергея Бестаева никто в милиции на учет не ставил.

Сейчас, когда Петька Лещ старую кликуху назвал, Бестаев лишь ухмыльнулся, вспомнив детство. И ему стало неловко, что он, здоровый мужик, отпихнул Петьку Леща, даже не спросив, что у того стряслось.

– Ладно, подбери сопли, зайдем ко мне, может, полегчает. – Бестаев взял приятеля за рукав, отвел к себе в кабинет, на беду никого из товарищей в комнате не было.

Здесь Петька и впорол другу детства свою легенду. Мол, у него завтра суд за хулиганку, вмажут ему пару лет как миленькому. А он, дурья башка, занял у Митька штуку баксов, должен был вчера отдать, но Хромой, так звали Митька, как сквозь землю провалился, запил, наверное. Имя у вора было мальчуковое, на самом деле он был человек серьезный, лет пятидесяти.

Петька продолжал плакаться. Митек хоть и не в законе, но вор авторитетный. О долге на зоне через месяц узнают, положат у параши, а то и опетушат.

Бестаев разозлился:

– Не пойму, чего ты от меня хочешь?

– Объявится Митек днями, передай ему баксы, скажи, Лещ парится, а тебе кланяться велел.

Просьба одноклассника Сергею не понравилась, но показалась вполне ерундовой. Подумаешь – у одного взять, другому отдать.

– Не фуфло, зелень настоящая?

– Серега, матерью клянусь, как можно? Сам посмотришь, – вынул из кармана мятый конверт.

Десять хрустящих бумажек оказались убедительнее слов. Сергей посмотрел их на свет, убрал в карман, сказал нравоучительно:

– Салага, кто же у серьезного вора деньги взаймы берет?

Первую сотню Сергей легкомысленно истратил и через три дня честно положил обратно в конверт. Старый Митек не появлялся. Сергей даже людей поспрашивал, но никто Хромого не видел. Оперу и в голову не приходило, что несколько пар глаз на ним присматривают, обращая основное внимание на его расходы. Но доллары Бестаев не трогал.

Женщины были его слабостью, он пользовался у них успехом, – плюс свободная большая квартира. Расходы по данному вопросу укладывались в должностной оклад. Да еще существовали женщины, мечтавшие сами на красавца потратиться, лишь бы удержать его лишнюю недельку. Правда, не все они Бестаеву нравились. Одна осрамилась сразу. Она взяла Сергея под руку и, тяжело дыша, сказала:

– Сотня? Чего так дешево? Я лично беру двести.

Тут случилось непредвиденное: Сергей влюбился, да не в артистку, а в цветочницу Люську, что появилась с ромашками на его территории. И девка была обычная, не лучше других, но грудь у нее была потрясающая. Зная свои козыри, Люська не носила лифчика, колыхала своим богатством, мало кто из мужчин не останавливался, открыв рот, не покупал букет ромашек. Груди у Люськи были большие, но не обвислые, воинственно торчали сквозь тоненькое платье, словно орудие главного калибра. Этим калибром она по первости и привлекла Сергея.

«А что? – подумал оперуполномоченный. – Какой грех в разовом обладании такими сиськами? Родину я, что ли, продаю?» И кинулся во все тяжкие.

Но ошибся, и здорово. Главное достоинство Люськи было совсем не в сиськах, напоминавших – по ближайшем рассмотрении и ощупывании – силиконовые, которых Сергей никогда не трогал, но зато много о таковых слышал и даже видел на картинках. «Это же гранит…» – произнес разочарованно, но Люська загадочно усмехнулась и начала расстегивать Сергею ширинку. Быстрые ее пальцы мелькали, как ласточки перед дождем, Сергей удивленно замер и спросил с недоумением: «Мы, что же, прямо в одежде?» Люська ухмыльнулась: «То, чем мы сейчас займемся, раздевания не требует. Оно даже вредно. Слыхал о „французской любви“?» Сергей сделал вид, что оскорблен в лучших чувствах. «Минет, что ли?» – спросил не без волнения. Об этом он знал, но все предыдущие его пассии делать ничего не умели, и сладостный – по его представлению – процесс всегда превращался в муку мученическую.

На этот раз все получилось по-другому. Как только предмет Люськиных вожделений выскочил из ширинки, она зажала его в левой руке и, приблизив лицо вплотную, обдавая естество нервным прерывистым дыханием, слегка прикоснулась языком, кончиком, точнее, и Сергей почувствовал себя не то космонавтом, умершим и попавшим в рай, не то… Он не знал, как это все называется и как обозначить свои ощущения. Не до того было оперуполномоченному.

Люськин язык вращался все быстрее и быстрее, кончик уже ввинчивался в узенькое отверстие, хотя по законам физики этого не должно было случиться, потом Люська перешла на набухшее кровью пещеристое тело и тут же – на уздечку, которую защекотала до смерти – во всяком случае, Бестаев воспринял случившееся именно так. Издав ужасающий вопль восторга и наслаждения, он мощно оросил Люськино лицо детородным своим содержимым, она тоже завопила как зарезанная, и оба рухнули и лежали на грязном полу недвижимы часа два…