Она сунула ноги в ботинки и натянула щегольскую синюю куртку. Потом сказала Валерию Владимировичу:
— Счастливо оставаться! — вышла и заперла за собой дверь, оставив ошеломленного мужчину в пустой квартире.
Заточение не было продолжительным.
Примерно минут через сорок в замочной скважине завозился ключ, и Валерий Владимирович, несколько смущенный своим более чем двусмысленным сидением в чужой квартире, бросился на этот спасительный звук, готовясь как следует всыпать строптивой девице за все сегодняшние выкрутасы.
Однако в квартиру вошла не строптивая девица, а Степанов Павел Андреевич, отец Степанова Ивана.
— Здрасьте, — хмуро сказал он историку. — Ингеборга просила передать, что она извиняется, что вас… того… заперла.
— Да ничего, — пробормотал тот, — я альбомы смотрел… и еще телевизор…
И он густо покраснел.
Ни альбомы, ни телевизор его не интересовали. Все сорок минут он старательно шарил по ящикам письменного стола и гардероба, надеясь разыскать что-нибудь… эдакое, интересненькое, пикантное.
Павел Андреевич посмотрел на него внимательно и сказал только:
— Ну да…
Не снимая ботинок, он прошел в гостиную, сел к столу, положил на его сверкающую поверхность тяжелые руки и попросил душевно:
— Вы мне не расскажете, зачем бывшая супруга приезжала в школу?
Валерий Владимирович уж давно был не рад, что затеял весь этот визит.
Никакая баба, даже такая сексуальная штучка, как Ингеборга, не стоила неприятностей, которые могли бы приключиться, узнай начальство о том, что он всем заинтересованным сторонам растрезвонил важную, а может, и конфиденциальную информацию. И сейчас, стоя перед столом, за которым, сложив руки, сидел Павел Андреевич, он чувствовал себя очень неловко, как двоечник на педсовете.
Ну кто мог предположить, что она кинется звонить и докладывать!
Дура безмозглая…
Однако Степанов ждал, и Валерий Владимирович, помявшись под его пристальным взглядом, все же осторожно присел на диван и тут же выложил все, что знал.
Бывшую жену Павла Андреевича он увидел только когда она садилась в машину, но несказанную красоту оценил в полной мере. Конечно, разве сможет такая женщина жить с таким… жирным ублюдком.
При упоминании интерната Степанов, как и предполагала Ингеборга, мрачно фыркнул, но ничего не сказал.
— Собственно, вот и все. Я не знаю, отчего Инга Арнольдовна так взволновалась.
— Я знаю отчего, — произнес Павел Андреевич с нажимом, после чего принялся историка благодарить, чуть не под руку вывел его из квартиры и аккуратно запер за собой дверь.
«А может, он с ней спит?! — осенило Валерия Владимировича, пока он смотрел, как уверенно Павел Степанов запирает дверь чужой квартиры. — Может, он платит ей вовсе не за воспитательные услуги, а за секс, и ребенок у них только прикрытие?!»
Он уже точно знал, кому и как расскажет в школе о том, что скромница и схимница Ингеборга Аускайте пользуется особым расположением некоторых папаш, когда Павел Андреевич, вновь придержав историка под локоток, проговорил значительно:
— Я надеюсь, что весь этот инцидент так и останется между нами, да? Мне не хотелось бы, чтобы поползли слухи. Тем более что слухам взяться вроде бы неоткуда. А?
— Вроде бы неоткуда, — согласился Валерий Владимирович. Он сто раз рассказывал той же Ингеборге о том, как опасны «эти люди», и о том, что с ними нужно держать ухо востро, а сейчас опасность текла прямо из тяжелой руки Павла Степанова в его твидовый локоть, и отравляла кровь, и заставляла желать только одного — скорее вырваться.
Понесло же его хорошим субботним днем к этой дуре, которая втравила его в историю!.. Сидел бы дома, попивал кофе, а под вечер позвонил бы Танечке, сходили бы куда-нибудь, как культурные, хорошо образованные люди. Танечка, конечно, попроще, чем эта самая Ингеборга, оказавшаяся такой истеричкой, но зато с ней и хлопот намного меньше…
Степанов Валерия Владимировича все не отпускал, и они вышли из подъезда «под локоток», как парочка закадычных друзей пожилого возраста, прогуливающаяся в парке.
Посреди залитого солнцем, не слишком чистого двора, между нежно зеленеющих тополей на покривившейся карусели восседали с одной стороны — Ингеборга, смешно поджавшая длинные ноги, а с другой — Иван Степанов в клетчатой курточке и с волосами, торчащими в разные стороны, как у Незнайки.