Разбитое окно

Райм рассмеялся, не веря своим глазам.

– Ну, если «5-22» имеет доступ ко всей этой информации… тогда он действительно всезнающий.

И тут ко всем обратился Мел Купер:

– О'кей, вы только послушайте! Я стал просматривать список компаний в собственности «ССД». Угадайте, что я нашел?

Райм ответил:

– Попробую и назову только эти чертовы инициалы, если я их правильно запомнил, – ДМС! Верно?

– Точно! Угадали!

На несколько мгновений в лаборатории воцарилась мертвая тишина. Райм обратил внимание на то, что взоры его коллег были прикованы к лучезарному окошку логотипа «ССД» на экране монитора.

Первым очнулся Селлитто.

– Ну и что дальше? – проговорил он, переводя взгляд на доску со списком вещдоков.

– Установим слежку? – предложил Пуласки.

– В этом есть резон, – согласился Селлитто. – Я позвоню в службу наружного наблюдения, пусть выделят пару-тройку бригад.

Райм снисходительно скривился.

– Наблюдение за фирмой, на которой работают… Сколько? С тысячу сотрудников? – Он покачал головой и добавил: – Лон, ты слышал про бритву Оккамы?

– Какого еще, к чертям, Оккамы? Он что – парикмахер?

– Нет, философ. Бритва – это метафора. Ею следует удалять ненужные толкования изучаемого явления. Из теории Оккамы следует, что из множества возможных объяснений верным почти всегда является простейшее.

– Ну так поделись своей «простой» теорией, Райм!

Еще раз взглянув на заставку рекламного сайта, криминалист ответил Амелии Сакс:

– Думаю, хорошо бы тебе и Пуласки завтра утром наведаться в «ССД».

– И чем нам там заняться?

Райм пожал плечами:

– Просто спросите, нет ли среди их сотрудников убийцы.

Глава шестнадцатая

Наконец-то я дома!

Закрываю за собой дверь.

И запираю за ней весь мир.

Вдыхаю полной грудью и медленно делаю полный выдох, потом кладу рюкзак на диван, прохожу на сверкающую чистотой кухню и выпиваю стакан воды. Обойдусь пока без стимуляторов.

Опять эта нервозность…

Хороший у меня дом. Довоенной постройки, огромный. Такой и должен быть при моем-то образе жизни и с моими коллекциями. Не сразу я обрел его. Да, не так-то просто сыскать идеальное жилище. Здесь я почти незаметен. В Нью-Йорке до неприличия легко оставаться неузнаваемым. Ведь действительно чудесный город! Тут ничего не надо делать, чтобы жить невидимкой. Достаточно просто не пользоваться «сетями», то есть не светиться в интернет-шопах, не расплачиваться кредитками и «радиокошельками» – короче, держаться подальше от предательских чипов. В этом городе нужно драться, чтобы на тебя обратили внимание. Многие пронумерованные так и поступают. Ну да что говорить, дураков на свете всегда хоть отбавляй.

Однако стоп – условности тоже надо соблюдать. Передние комнаты моего жилища обставлены просто и со вкусом (спасибо, Скандинавия!). Я не часто общаюсь здесь с пронумерованными, но содержу общепринятый фасад, чтобы внешне выглядеть заурядно. Приходится подстраиваться под реальный мир. Иначе у пронумерованных начнут закрадываться сомнения – что-то у него непонятное творится, не завелся ли черт в тихом омуте.

А там уж один шаг до того, что кто-нибудь припрется в дом, заглянет в «кладовую» – и прости-прощай все мои сокровища, нажитые непосильным трудом.

Прощай все!

Для меня потеря моих коллекций страшнее смерти.

Поэтому никак нельзя допустить, чтобы о существовании «кладовой» пронюхали посторонние, а сокровища должны быть спрятаны от любопытных глаз за оконными шторами и жалюзи. Зато для них широко открыта моя другая жизнь, будто освещенная солнцем луна. Чтобы оставаться вне сетей, лучше иметь запасное жизненное пространство. Поступайте, как я, – сохраняйте ухоженный и стерильный, модный нынче внешний лоск датского производства, пусть даже он действует вам на нервы, как скрип гвоздя по стеклу.

И тогда у вас будет нормальный дом. Как у всех.

Ведите себя любезно с коллегами и знакомыми. Как все.

Иногда встречайтесь с женщиной и по взаимному согласию приводите ее на ночь к себе домой.

Потому что так поступают все. Хотя полученное удовольствие ни в коей мере не сравнимо с тем кайфом, когда вы обманом, улыбками, разговорами о родстве душ и общности интересов проникаете в спальню заранее намеченной вами жертвы, имея наготове в кармане пиджака нож и магнитофон.

Вот я завешиваю шторами окна в гостиной, выходящие в оба конца улицы, и прохожу в глубь комнаты.

– Ах, какой уютный домик! Снаружи он кажется гораздо больше.

– Да, прямо чудеса архитектуры.

– Ух ты, у тебя тут дверь в гостиной! А куда она ведет?

– А, эта… Всего лишь в кладовку. Ничего интересного. Хочешь вина?

А ведет эта дверь, «дебби-сандра-сьюзан-бренда», туда, куда я сейчас как раз направляюсь. В мой настоящий дом. В мою «кладовую», как я ее называю. Что-то вроде донжона – центральной, наиболее укрепленной башни средневекового замка, последнего рубежа обороны, хранилища священного алтаря. Именно в донжоне укроется король со своим семейством после того, как крепостные стены не выдержат натиска осаждающих.

Я вхожу в свой донжон через эту волшебную дверцу. За ней действительно кладовка, точнее, стенной шкаф, где висит одежда и стоят обувные коробки. Но сдвиньте в стороны вешалки, и за ними отыщется вторая дверь, ведущая в заднюю часть дома. Она намного больше – величественнее! – фасадных комнат с их отвратительным, бледным шведским минимализмом.

Моя «кладовая»…

Вот я вхожу в нее, запираю за собой дверь и включаю свет.

Пытаюсь расслабиться, но после сегодняшних событий, после пережитого потрясения мне трудно избавиться от нервозности.

Плохо это, плохо это, плохо это…

Падаю в кресло перед письменным столом, включаю компьютер и, пока загружается программа, рассматриваю картину Прескотта, сувенир на память об Элис-3895. Какая своеобразная манера письма у этого художника! Глаза сидящих за столом членов семьи просто завораживают. Прескотту удалось наделить каждого своим особенным взглядом. По схожести в выражениях лиц ясно, что они родственники. И в то же время все разные, как будто каждый воплощает одно из многих состояний семейного бытия – счастье, тревогу, гнев, непонимание, властность, покорность…

Вот вам и суть родственных отношений.

Я так думаю.

Открываю рюкзак и достаю добытые мной сегодня сокровища – жестяную банку с крышкой, набор карандашей, допотопную овощную терку. И чего их люди повыкидывали? Потом извлекаю еще кое-какие полезные находки. Надеюсь, что найдется применение в ближайшем будущем всем этим распечаткам произведенных платежей, кредитных карт, ваучеров, телефонных счетов, бездумно выброшенным владельцами. Ну не дураки ли они после этого!

Есть еще одна новая вещица для моей коллекции, но до магнитофона очередь дойдет позже. Запись гортанных криков Майры-9834 в ходе, не спорю, болезненной операции по обрезанию ногтя получилась не ахти какая, поскольку рот ей пришлось заклеить пластырем (но ведь так на моем месте поступил бы каждый – ее могли же услышать прохожие). Но коллекция и не может состоять из одних шедевров; зато среди полудрагоценных камней настоящие бриллианты сверкают еще ярче.

Я прохаживаюсь по «кладовой» и раскладываю сокровища по своим местам.

– Снаружи он кажется гораздо больше…

На сегодняшний день моя коллекция насчитывает 7403 газеты, 3234 журнала (львиную долю составляет, конечно же, «Нэшнл джиографик»), 4235 спичечных книжечек; здесь также имеются вешалки, кухонная утварь, корзинки для завтраков, бутылки из-под содовой, коробки из-под кукурузных хлопьев, ножницы, бритвенные станки, обувные рожки и распорки, футлярчики для запонок, расчески, наручные часы, всевозможная одежда, инструменты в хорошем и плохом состоянии, цветные и черные граммофонные пластинки, пустые флаконы, игрушки, банки из-под джема, свечи и подсвечники, конфетницы, оружие… В общем, перечислять можно очень долго.