На дальних мирах (сборник)

Он на полную мощность повернул регулятор лучевого ружья и прожег зверьку голову. Тот вывалился из кустарника, выпрямился и больше не шевелился. Наоми стояла с опущенной головой. Холбрук позволил своей руке опуститься ей на плечи.

— Мне очень жаль, золотко,— сказал он,— Я не хотел убивать твоего маленького друга. Но глядишь, через минуту он убил бы тебя. Считай ноги, когда играешь с дикими животными. Я уже говорил тебе об этом. Считай ноги.

Она кивнула. Это будет ей хорошим уроком. Не доверяй внешнему виду. Зло есть зло. Холбрук чертил ногой по медно-зеленому дерну и раздумывал, что значит в пятнадцать лет прикоснуться к грязным реальностям Вселенной. Наконец он поднял голову и очень мягко сказал:

— Пойдем-ка, навестим Платона.

Наоми моментально просветлела. Другая сторона молодости: быстрая отходчивость.

Они остановили жука рядом с рощей сектора Д и дальше пошли пешком. Деревьям не нравилось, когда между ними разъезжали моторизованные устройства. На глубине всего в несколько дюймов все они соединялись запутанной сетью тонких волоконец, игравших роль нервов. Вес человека не причинял деревьям никакого беспокойства, въезжающий в рощу жук всегда вызывал хор возмущенных голосов. Наоми шла босой. Следующий за ней Холбрук был обут в высокие шнурованные ботинки. Он чувствовал себя неимоверно большим и неуклюжим всякий раз, когда бывал рядом с ней. Он был довольно грузен, а ее легкость подчеркивала его размеры еще больше.

Она играла с деревьями в свою игру. Он представил ее всем им, и сейчас она шла по роще, приветствуя Алкивиада, Гектора, Сенеку, Генриха VIII, Томаса Джефферсона и Короля Тута. Наоми знала деревья не хуже его самого, а может быть, и лучше. Они тоже ее знали. Она шла меж деревьями, и они слегка дрожали, словно от ветерка, и щебетали, и прихорашивались, вытягивая свои конечности на особый лад, стараясь казаться выше и миловиднее. Даже суровый Сократ, этот старый пень, и тот, казалось, старался приглянуться. Наоми подошла к большому серому ящику посредине рощи, куда роботы каждую ночь складывали нарубленные куски мяса, и вытащила несколько кусков для своих любимцев. Кубики красной сырой плоти. Она взяла, сколько поместилось в руках, и вихрем помчалась по роще, бросая их своим друзьям. «Нимфа в саду твоем»,— подумал Холбрук. Она бросала куски высоко, сильно, энергично. Когда они взлетали, от того или иного дерева протягивался усик, чтобы схватить лакомство на полпути и отправить его в разинутый рот. Мясо не было необходимо деревьям, но они любили его, а всем фермерам было известно, что чем лучше дерево кормить, тем лучший сок оно дает. Холбрук давал деревьям мясо трижды в неделю, только сектор Д был у него на ежедневном довольствии.

— Не пропусти кого-нибудь,— напомнил Холбрук.

— Ты же знаешь, что не пропущу.

Ни один кусок не упал на землю. Когда за один и тот же кусок мяса хватались сразу два дерева, разворачивалась небольшая схватка. Не все деревья были дружны между собой. Так, черная кошка пробежала между Цезарем и Генрихом VIII, а Катон открыто не любил Сократа и Алкивиада, хотя и по разным причинам. До сих пор Холбрук и его помощники находили иногда по утрам на земле оторванные конечности. Обычно же конфликтующие деревья довольно терпеливо переносили соседство друг друга. Иначе они и не могли, приговоренные вечно быть рядом. Холбрук попытался как-то рассадить два дерева сектора Ф, находящихся в состоянии смертельной вражды, и теперь знал, что выкопать взрослое дерево — это убить его и повредить нервные окончания тридцати его ближайших соседей.

Пока Наоми кормила деревья, разговаривала с ними и поглаживала их чешуйчатые стволы, лаская их так, как можно ласкать ручного носорога, Холбрук потихоньку разложил телескопический пробник, чтобы взять листья для анализа на ржавку. Конечно, в этом было мало толку. Ржавку на листьях не заметишь, пока она не поразит корневую систему дерева. Те оранжевые пятнышки, которые, как он думал, он видел, скорее всего, были просто игрой его воображения. Через час-другой придет ответ из лаборатории, и он будет знать все, что нужно,— либо плохое, либо хорошее. Все же Холбрук не мог удержаться. Он, извинившись, срезал пучок листьев с нижних ветвей Платона и принялся вертеть их в руках, царапая ногтем глянцевитую внутреннюю поверхность. Что это за крохотные красноватые включения? Он всячески старался отмести возможность появления ржавки. Чтобы чума, скачущая с планеты на планету, ударила по нему, выбросила его за борт? Рычаг поддерживал его плантацию: немножко своих денег, но большая часть — из банка. Этот же рычаг мог обернуться против него. Стоит только позволить ржавке пройтись по плантации и убить определенное количество деревьев, как его акции упадут ниже залоговой стоимости и банк лишит его поддержки. В этом случае его могут нанять, и он останется здесь управляющим. Он слыхал, что такие вещи иногда случаются.

Платон тяжело прошелестел листьями.

— Что с тобой, старина? — ласково спросил Холбрук.— Заразился? Что-то чудное кувыркается в кишках? Знаю, знаю. У меня у самого такое же чувство. Нам остается теперь лишь быть философами. И мне, и тебе.— Он бросил срезанные листья на землю и потянулся пробником к Алкивиаду.— Ну-ка, красавчик, ну-ка. Дай-ка взглянуть. Я не буду срезать твоих листьев,— Он представил, как закричало и затряслось бы гордое дерево.— Слегка щекочет здесь, а? И ты заразился. Верно?

Ветви дерева были плотно сомкнуты, словно Алкивиад сжался от сильной боли. Холбрук побрел дальше. Пятна ржавки были более заметны, чем вчера. Итак, это не игра воображения. В секторе Д зараза. Можно не ждать ответа из лаборатории. Он почувствовал странное спокойствие при этой мысли, хотя она означала его крах.

— Дядя Зен!

Он оглянулся. Наоми стояла рядом с пробником, сжимая в руке почти спелый плод. Было в этом нечто противоестественное. Фрукты были ботанической шуткой, форма их была явно фаллической, поэтому дерево с сотней или около того торчащих во все стороны созревающих плодов выглядело словно толпа голых мужчин, и все гости находили это весьма забавным. Но вид руки пятнадцатилетней девочки, так основательно сжимающей подобный предмет, был попросту неприличен и нисколько не забавен. Наоми никогда не обращала внимания на форму фруктов, вот и сейчас она была нимало не смущена. Сперва он объяснил это ее наивностью и застенчивостью, но потом, когда узнал ее лучше, начал подозревать, что она просто делает вид, что не замечает этой похожести, щадя его чувства. Пока он думал о ней, как о ребенке, она и вела себя, как ребенок, понял он. Чарующая сложность своих собственных мыслей по поводу ее позиции несколько дней занимала его воображение.

— Где ты его нашла? — спросил он.

— Здесь. Это Алкивиад уронил.

Грязный шутник, подумал Холбрук. Вслух он спросил:

— Ну и что ты скажешь?

— Он спелый. Пора обирать эту рощу,— Наоми сжала плод рукой, и Холбрук почувствовал, как вспыхнуло его лицо.— Погляди,— сказала она и бросила ему плод.

Она была права: дней через пять в секторе Д можно было собирать урожай. Это не доставило ему радости: налицо был еще один признак болезни, про которую он и так уже знал.

— Что случилось? — спросила Наоми.

Он прыжком преодолел разделяющее их расстояние и подобрал пучок листьев, срезанных с Платона.

— Видишь эти пятнышки? Это ржавка. Бич джутовых деревьев.

— Нет!

— Последние пятьдесят лет она поражает систему за системой. Вот она дошла и сюда вопреки всем карантинам.

— Что происходит с деревьями?

— Ускоряется обмен веществ,— ответил Холбрук.— Поэтому фрукты и стали падать. Деревья ускоряют все свои процессы, пока не начинает проходить год за пару недель. Они становятся стерильными. Они сбрасывают листву. Шесть месяцев спустя они умирают.— У Холбрука опустились плечи.— Я начал подозревать это уже два или три дня назад. Теперь знаю наверняка.

Она выглядела заинтересованной, но не более.

— Что ее вызывает, дядя Зен?

— Начинается все с вируса, который меняет столько хозяев, что я даже не назову тебе всю цепочку. Тут существуют очень сложные взаимосвязанные отношения. Вирус поселяется в растениях и попадает в их семена, съедается грызунами, попадает в их кровь, дальше его переносят кровососущие насекомые, от которых он попадает к млекопитающим... а, черт, на что нужны эти подробности? Восемьдесят лет уйдет только на то, чтобы проследить всю эту последовательность. Главная беда в том, что не удается изолировать ни одну планету от этой чумы. Она вдруг где-то проскальзывает, приживается на какой-то форме жизни. Теперь она добралась и сюда.