Офицеры и джентльмены

— Леди Ститч, ваши туфельки — просто прелесть!

— На базаре за пять пиастров, — отозвалась миссис Ститч (в такси она снова сменила туфли), увлекая за собой Гая.

— Ca, madame, c'est genial.[59]

— Элджи, ты помнишь подземную корову?

Элджернон Ститч взглянул на Гая смущенно, но благожелательно. Представляя ему незнакомых людей, его жена чаще пользовалась иносказательными, чем определенными выражениями.

— Привет, — сказал он. — Очень рад снова встретиться с вами. Полагаю, вы знакомы с главнокомандующим?

Сестры-богачки обменялись полными недоумения, настороженными взглядами. Кто такой этот захудалый офицер? Son amant, sans doute.[60] Как хозяйка назвала его? La vache souterraine? Ou la vache au Metro?[61] Значит, это новый шикарный эвфемизм. Надо запомнить его и эффектно блеснуть им при случае.

— О, дорогая, по-моему, подземная корова — это ее шофер. В этом есть что-то великосветское.

Кроме главнокомандующего среди приглашенных были: молодой магараджа в форме Красного Креста, министр по особым поручениям английского кабинета и выделявшийся изысканными манерами паша. Миссис Ститч, не слишком строго придерживавшаяся этикета, посадила Гая за столом справа от себя, но живо участвовала в общем разговоре. Тему для начала она предложила сама.

— Махмуд-паша, расскажите нам о Кейвефи.

Махмуд-паша — печальный изгнанник из Монте-Карло и Биаррица — ответил с хладнокровным видом:

— Такие вопросы я оставляю его превосходительству.

«Кто такой Кейвефи? Что он представляет собой?» — эти вопросы живо светились в черных глазах обеих сестер, сидевших по сторонам от хозяина дома, однако они придержали свои пунцовые язычки.

Английский министр по особым поручениям, по-видимому, был начитан по Греции. Он начал подробно объяснять. Дама, сидевшая справа от Гая, заметила:

— Возможно, они говорят о Константине Кавафисе? — Она произнесла это имя совсем-иначе, чем миссис Ститч. — Мы в Александрии в эти дни не слишком восхищаемся им. Понимаете ли, он весь в прошлом.

Главнокомандующий сидел с унылым видом, имея на то веские основания. Все ускользало из-под его контроля, и все обстояло из рук вон плохо. Он долго ел молча. Наконец он неожиданно сказал:

— Я прочту вам поэму, лучшую из когда-либо написанных в Александрии.

— Декламация! — объявила миссис Ститч.

Сказали мне, Гераклит,

Сказали мне, что ты уж мертв…

— Это просто изумительно! — воскликнула греческая дама. — Как поэтичны все ваши деловые люди! Они не социалисты, я надеюсь?

— Тише, — прошептала миссис Ститч.

…Да, смерть — она уносит всех,

Но их унесть не может!

— Очень мило, — заметила миссис Ститч.

— Я могу прочитать это по-гречески, — сказал министр по особым поручениям.

— Быть гречанкой в настоящее время, — сказала дама, сидевшая рядом с Гаем, — это значит жить в тоске и печали. Мою страну распинают. Я пришла сюда потому, что люблю хозяйку. Теперь я избегаю бывать на приемах. Мое сердце осталось в родной Греции вместе с ее народом. Там мой сын, два брата, племянник. Мой муж слишком стар. Он отказался от карт. Я отказалась от сигарет. Конечно, не слишком-то много. Но это все, что мы можем сделать. Это, как правильно сказать, эмблематично?

— Символично.

— Это символично. Но не помогает моей стране. Это немного помогает нам здесь. — Она приложила к сердцу руку со сверкающими бриллиантовыми кольцами.

Главнокомандующий слушал молча. Мысленно он тоже был на горных перевалах Фессалии.

Магараджа говорил о скачках. На следующей неделе две его лошади должны участвовать в скачках в Каире.

Вскоре все поднялись. Главнокомандующий пересек веранду и подошел к Гаю.

— Второй батальон алебардистов?

— В настоящее время нет, сэр. Оперативная группа Хука.

— Ах да! С вашим бригадиром дело обстоит неважно. Похоже, что вы останетесь не у дел. Очень плохо с судами. И так все время. Да, но мне уже надо было бы быть на пути в Каир. Вам в какую сторону?

— Сиди-Бишр, сэр.

— Как раз по пути. Хотите, подвезу?

Адъютанта пересадили на переднее сиденье к шоферу. Гай уселся рядом с главнокомандующим. Машина очень быстро подкатила к воротам лагеря. Гай собрался выходить.

— Сидите, сидите, я довезу вас до места, — остановил его главнокомандующий.

В этот день караульную службу у ворот несли каталонские эмигранты. Небритые, со свирепыми лицами, они столпились вокруг большого автомобиля и тыкали дулами автоматов в открытые окна машины. Затем, убедившись, что в ней сидят их временные союзники, они расступились, распахнули ворота и в знак приветствия подняли вверх сжатые в кулак руки.

Начальник штаба бригады покуривал, развалившись в шезлонге у откинутой полы своей палатки. Распознав флажок проезжавшего автомобиля, он вскочил как ужаленный, ринулся к зеркалу, застегнулся на все пуговицы, собрался с духом, надел тропический шлем, вооружился стеком и припустился бегом по той самой песчаной площади, на которой утром Гай муштровал свое отделение. Автомобиль важной персоны уже удалялся. Навстречу майору шагал Гай с путеводителем под мышкой.

— А, Краучбек, это вы. Наконец-то! А мне показалось, что эта машина главнокомандующего.

— Да, это была она.

— А зачем она сюда попала?

— Меня подвозила.

— Водитель не имел права ехать с флажком главнокомандующего, если главнокомандующего не было в машине. Вам следовало бы знать это.

— Но он был в машине.

Хаунд измерил Гая строгим взглядом:

— Вы случайно не пытаетесь морочить мне голову, Краучбек?

— Я никогда не осмелился бы. Главнокомандующий поручил мне принести его извинения полковнику. Он хотел остановиться здесь, но вынужден спешить в Каир.

— Кто сегодня несет караул?

— Испанцы.

— О господи! Они хоть построились как полагается?

— Нет.

— О боже!

Хаунд стоял в нерешительности, терзаемый противоречивыми чувствами — спесью и любопытством. Любопытство победило.

— Что он сказал?

— Он читал стихи.

— И больше ничего?

— Мы разговаривали о проблемах нехватки судов, — ответил Гай. — Это чрезвычайно беспокоит его.

Начальник штаба повернулся и пошел прочь.

— Между прочим, — добавил Гай, — сегодня я, по-видимому, обнаружил в церкви вражеского агента.

— Исключительно забавно! — бросил Хаунд через плечо.

Великая суббота в Мэтчете. Мистер Краучбек разговелся после великого поста. В дни поста он, как обычно, отказывался от табака и вина. В предшествовавшие недели он получил от своего поставщика вин две посылки, значительно уменьшившиеся в результате воровства на железной дороге, однако несколько бутылок все же уцелело. За вторым завтраком мистер Краучбек выпил пинту бургундского. Он предпочел бы выпить что-нибудь другое, но, так как поставщик прислал ему бургундское, он и это выпил с благодарностью. После завтрака мистер Краучбек набил трубку. Теперь, когда он лишился гостиной, ему приходилось курить на первом этаже. В этот день, казалось, было достаточно тепло, чтобы посидеть на воздухе. В закрытом от ветра уголке повыше пляжа, размышляя о начавшейся с этого утра новой жизни, он закурил свою первую пасхальную трубку.