Этаж смерти

— Как только найду Хаббла, я возьмусь за него всерьез. Он кое-что знает, но не хочет ничего нам сказать. А до тех пор я мало что могу предпринять, правда?

Я пожал плечами. Финлей был прав. След успел остыть. Единственной зацепкой, намекающей на то, что Хаббл что-то знает, была паника, охватившая его в пятницу.

— Что ты собираешься делать, Ричер? — спросил меня Финлей.

— Пока не решил, — ответил я.

Финлей подозрительно смерил меня взглядом. Не враждебным, но очень серьезным, словно пытаясь передать им просьбу и одновременно приказ.

— Предоставь это мне, прошу, — сказал он. — Тебе сейчас очень плохо, и ты хочешь увидеть торжество правосудия, но мне не нужны независимые расследования, понятно? Этим делом будет заниматься полиция. Ты частное лицо. Так что предоставь все мне, договорились?

Пожав плечами, я кивнул. Встал.

— Пойду прогуляюсь.

Оставив Финлея и Роско в кабинете, отделанном красным деревом, я прошел через дежурное помещение. Толкнул дверь и вышел в полуденный зной. Прогулялся по стоянке и пересек широкую лужайку. Подошел к бронзовому памятнику. Это было еще одно свидетельство благодарности чертову Каспару Тилу, кем бы он ни был. Тому же типу, чей памятник стоял в сквере на южной окраине городка. Прислонившись к теплому металлическому боку Тила, я задумался.

Соединенные Штаты — огромная страна. Миллионы квадратных миль. Почти триста миллионов жителей. Я не видел Джо семь лет, и он не видел меня, но мы с интервалом в восемь часов оказались в одной и той же точке. Я прошел в пятидесяти ярдах от места, где лежало его тело. Это было чертовски большое совпадение, практически невероятное. Так что Финлей оказывал мне большую любезность, относясь к этому как к совпадению. Вообще-то он должен был попытаться развалить мое алиби. Быть может, он уже этим занимается. Звонит в Тампу, перепроверяет показания свидетелей.

Но он ничего не найдет, потому что это действительно было случайным совпадением. Нет смысла снова и снова копаться в нем. Я оказался в Маргрейве, поддавшись безумной прихоти. Если бы я на минуту дольше разглядывал карту своего соседа, автобус проехал бы мимо развилки, и я забыл бы о Маргрейве. Доехал бы до Атланты и так ничего и не узнал бы о Джо. Быть может, прошло бы еще семь лет, прежде чем до меня дошло известие о его смерти. Так что нет смысла переживать из-за совпадений.

Мне остается только решить, как отнестись к случившемуся.

Мне было года четыре, когда я впервые понял, что такое преданность семье. Я вдруг осознал, что должен вступаться за Джо, так же как он вступается за меня. Со временем это стало второй натурой, дошло до автоматизма. В моей голове постоянно присутствовала мысль, что нужно найти Джо и убедиться, что с ним все в порядке. Много раз я выбегал во двор новой школы и заставал группу ребят, выясняющих отношения с долговязым худым новичком. Я вступал в дело и давал двоим-троим в морду. После чего возвращался к своим приятелям и продолжал играть в футбол. Выполнив свой долг, занимался своим делом. Это продолжалось двенадцать лет, с того момента, как мне исполнилось четыре года, и до тех пор, пока Джо не ушел из дома. Эти двенадцать лет оставили в моем сознании неизгладимый след, потому что с тех пор в моей голове постоянно звучал слабым отголоском один и тот же вопрос: где Джо? После того, как брат вырос и стал жить отдельно, беспокоиться за его судьбу уже не имело смысла. Но отголоски звучали постоянно. Где-то в глубине души я всегда понимал, что, если понадобится, я должен буду вступиться за Джо.

Теперь он умер. Его больше нет в живых. Я стоял, прислонившись к памятнику перед зданием полицейского участка, и слушал тихий голос, настойчиво твердивший: ты должен что-то предпринять.

Двери полицейского участка распахнулись. Прищурившись, я увидел выходящую Роско. Солнце было у нее за спиной, отчего вокруг ее головы светился нимб. Оглядевшись по сторонам, она увидела меня на лужайке рядом с памятником. Направилась ко мне. Я оторвался от теплой бронзы.

— Как ты? — спросила Роско.

— Замечательно, — ответил я.

— Ты в этом уверен?

— Я не собираюсь закатывать истерики, — заверил ее я. — Быть может, я должен был так себя вести, но если честно, я сейчас ничего не чувствую.

Это была правда. Я ничего не чувствовал. Возможно, это была странная реакция, но я действительно не испытывал никаких чувств. Бессмысленно это отрицать.

— Ладно, — вздохнула Роско. — Быть может, тебя куда-нибудь подбросить?

Возможно, Финлей послал ее присматривать за мной, но мне было все равно. Она стояла, освещенная солнцем, потрясающе красивая. Я поймал себя на мысли, что чем дольше смотрю на нее, тем больше она мне нравится.

— Ты не хочешь показать мне, где живет Хаббл? — наконец спросил я.

Роско задумалась.

— А не лучше ли оставить это Финлею? — спросила она.

— Я только хочу узнать, вернулся ли он домой, — сказал я. — Я не собираюсь его есть. Если Хаббл дома, мы сразу позовем Финлея, договорились?

— Договорились. — Пожав плечами, Роско улыбнулась. — Что ж, поехали.

Пройдя через лужайку, мы сели в полицейский «Шевроле». Роско завела двигатель и выехала со стоянки, повернула налево и проехала на юг через идеальный городок. День стоял великолепный. Яркое сентябрьское солнце превратило его в сказку. Мощеные тротуары сверкали, белая краска своим сиянием резала глаза. Было тихо. Маргрейв купался в воскресном зное. На улицах не было ни души.

У сквера Роско повернула направо и поехала по Бекман-драйв. Обогнула церковь. Машины исчезли, все вокруг было тихо. Поклонение богу закончилось. Бекман-драйв оказалась широкой улицей, обсаженной деревьями и поднимающейся в гору. От нее веяло богатством, тенистой прохладой и процветанием. Вот что подразумевают агенты по торговле недвижимостью, говоря о престижном месте. Домов не было видно. Они отстояли далеко от дороги и прятались за широкими лужайками, высокими деревьями, густыми кустами. Время от времени мне удавалось мельком разглядеть белое крыльцо или красную крышу. Чем дальше мы ехали, тем более обширными становились земельные участки. Несколько сотен ярдов между почтовыми ящиками. Огромные раскидистые деревья. От этих мест веяло солидностью. Однако за зеленой листвой скрывались свои тайны. В случае с Хабблом это была какая-то трагедия, полная отчаяния, вынудившая его связаться с моим братом. И стоившая моему брату жизни.

Сбросив скорость у белого почтового ящика, Роско свернула налево, к дому номер двадцать пять. Примерно в миле от города, спиной к клонящемуся к закату солнцу, последний дом на улице. Дальше в туманное марево уходили персиковые рощи. Мы медленно петляли по извивающейся дорожке между огромными клумбами. Дом оказался не таким, каким я его представлял. Я почему-то видел его обычным белым коттеджем, только большим. Он же оказался просто великолепным, настоящим дворцом, огромным. Все было очень дорогим. Широкая дорожка, вымощенная гравием, большие бархатные газоны, развесистые деревья редких видов, все сверкает в ярких солнечных лучах. Но темный «Бентли», который я видел у тюрьмы, отсутствовал. Похоже, хозяев не было дома.

Роско остановила машину у крыльца, и мы вышли. Стояла полная тишина. Я не слышал ничего, кроме гудения полуденного зноя. Мы звонили и стучали в дверь, но нам никто не ответил. Пожав плечами, мы обошли дом сбоку. Акры зеленых газонов, пестрящие самыми разными цветами. Затем просторный внутренний дворик и лужайка, спускающаяся к огромному бассейну. На солнце вода казалась ярко-голубой. В раскаленном воздухе чувствовался запах хлорки.

— Неплохое местечко, — заметила Роско.

Я кивнул, гадая, бывал ли здесь мой брат.

— Кажется, сюда подъехала машина, — сказала Роско.

Вернувшись к крыльцу, мы увидели на дорожке большой «Бентли». За рулем сидела та светловолосая женщина, которую я видел, покидая тюрьму. С ней были два ребенка. Мальчик и девочка. Семья Хаббла, которую он любил до безумия. Но его самого с ними не было.