Великолепное Ориноко

— Не говоря уж о различных чипитас — маленьких, едва видимых насекомых, которые кусают вас с головы до ног, и термитах, до такой степени несносных, что индейцы бегут из-за них из своих хижин.

— И не считая еще чиков, — прибавил Паршаль, — а также вампиров, которые высасывают у вас кровь до последней капли…

— И не считая змей, — заключил Герман Патерн, — этих противных гадин, длиной свыше шести метров!.. Я предпочитаю им комаров…

— А я так не люблю ни тех, ни других! — объявил Жак Хелло.

Все согласились с этим, и решено было остаться ночевать на лодках. Разве только гроза или чубаско могли вынудить пассажиров сойти на берег.

Вечером достигли устья Рио-Вентуари — важного притока с правой стороны. Было всего пять часов, и до сумерек оставалось еще два часа. Однако, по совету Вальдеса, остановились здесь, так как выше Вентуари русло реки загромождено скалами и плавание там настолько опасно, что было бы рискованно пускаться в него к вечеру.

Ужинали все вместе. Сержант Мартьяль теперь, когда секрет Жана был известен его двум соотечественникам, уже не мог препятствовать этому. К тому же Жак Хелло и Герман Патерн в отношении молодой девушки явно обнаруживали крайнюю сдержанность. Они сами упрекнули бы себя, если бы стеснили ее своим чересчур частым общением, особенно Жак Хелло. Когда он находился около дочери Кермора, он испытывал не то застенчивость, не то какое-то другое, особенное чувство, Жанна не могла не заметить этого, но не отстранялась. Она вела себя так же просто и свободно, как и прежде. Она ежедневно вечером приглашала молодых людей в свою пирогу, и здесь завязывалась беседа о приключениях плавания, о будущих событиях, о шансах успеха их предприятия, о тех возможных указаниях, которые будут получены, конечно, в миссии Санта-Жуана.

— Хорошее предзнаменование, что она носит это имя, — заметил Жак Хелло.

— Да, это хорошее предзнаменование, потому что это — ваше имя… сударыня…

— Пожалуйста… Жан… Жан! — прервала его молодая девушка, улыбаясь, бросив искоса взгляд на сержанта Мартьяля, густые брови которого насупились.

— Да, Жан! — ответил Жак Хелло, показывая жестом, что ни один из гребцов не мог слышать его слов.

В этот вечер разговор зашел о притоке, у истоков которого пироги остановились на ночь.

Это был один из самых крупных притоков Ориноко. Он вливает в последнее громадное количество воды через свои семь рукавов, расположенных дельтой. Вентуари течет с северо-востока на юго-запад, неся с собой неисчерпаемые источники воды Гуйанезских Анд, и орошает территории, обитаемые обыкновенно индейцами накосами и марикитаросами. Стремительность его течения гораздо больше, чем левых притоков, — рек, которые тянутся по плоской саванне.

Это обстоятельство заставило Германа Патерна объявить, — впрочем, с пожатием плеч:

— Вот прекрасный предмет для спора Мигуэлю, Варинасу и Фелипе! Этот Вентуари мог бы с успехом оспаривать право первенства у Атабапо и Гуавьяре. Если бы наши ученые были здесь, мы бы целую ночь слушали, как они, надрывая себе грудь, обсуждали этот вопрос.

— Возможно, — ответил Жан, — так как эта река — самая большая в здешней области.

— Положительно, — воскликнул Герман Патерн, — я чувствую, как гидрография овладевает моим мозгом!.. Почему бы Вентуари не быть Ориноко?

— Ты думаешь, что я буду оспаривать это мнение? — возразил Жак Хелло.

— А почему бы и нет? Оно нисколько не хуже мнения Варинаса и Фелипе…

— Ты хочешь сказать, что оно не лучше?

— Почему?

— Потому что Ориноко — это Ориноко.

— Великолепный аргумент, Жак!

— Итак, Хелло, — спросил Жан, — ваше мнение такое же, как и Мигуэля?..

— Вполне, дорогой Жан!

— Бедный Вентуари! — ответил, смеясь, Герман Патерн. — Я вижу, что у него нет шансов на успех, и я от него отказываюсь.

Дни 4, 5 и 6 октября потребовали больших усилий; гребцам пришлось то идти на шестах, то тянуть бечеву. После Пьедра-Пинтады пирогам пришлось на расстоянии 7 или 8 километров лавировать среди множества островов и скал, которые делали плавание крайне медленным и тяжелым. Хотя ветер продолжал дуть с запада, пользоваться парусами в этом лабиринте было бы невозможно. В довершение всего пошел проливной дождь, и пассажирам пришлось долгие часы просидеть в своих каютах.

За этими скалами следовали пороги Св. Варвары, которые пироги прошли, не разгружаясь. Указанных в этом месте Шаффаньоном развалин бывшей здесь когда-то деревни не оказалось, по крайней мере их никто не заметил; эта часть левого берега производила такое впечатление, точно здесь никогда не жили индейцы.

Только за проходом Кангрео плавание опять началось при нормальных условиях. Это позволило фалькам достигнуть сейчас же после полудня 6 октября деревни Гуачапаны, где они и остались на ночь.

Рулевые Вальдес и Парша ль остановились здесь только для того, чтобы дать отдохнуть утомившейся команде.

Гуачапана состоит всего из полудюжины давно покинутых хижин. Причина этому та, что окружающая саванна изобилует термитами, муравейники которых достигают двух метров вышины. Перед таким нашествием «лесных вшей» устоять невозможно; им приходится уступать место, что и сделали индейцы.

— Таково, — заметил Герман Патерн, — могущество «малых сил». Ничто не устоит против них, когда они наступают мириадами. Можно отбросить стаю тигров, ягуаров, даже очистить от них страну… Никто не отступает перед этими хищниками…

— За исключением индейцев-пиароанцев, — сказал Жан, — судя по тому, что я читал…

— Но в этом случае пиароанцы бегут скорее вследствие предрассудка, чем из страха, — заметил Герман Патерн, — тогда как муравьи или термиты делают в конце концов страну необитаемой…

Около пяти часов вечера гребцам «Мориши» удалось поймать черепаху. Из нее вышел отличнейший суп. Кроме того — это позволило сэкономить на провизии лодок, — на опушке соседнего леса было множество обезьян, морских свинок и пекари, которые только ждали ружейного выстрела, чтобы очутиться на столе пассажиров. Во всех направлениях росли ананасы и бананы. Над берегом беспрестанно пролетали, шумя крыльями, черные куры. Воды изобиловали рыбой в таком количестве, что индейцы бьют ее обыкновенно стрелами. В один час можно было бы наполнить пироги до краев.

Таким образом, вопрос о продовольствии не мог беспокоить путешественников верхнего Ориноко. Выше Гуачапаны ширина реки не превосходит 500 метров. Тем не менее ее русло разделяется многочисленными островами, которые образуют протоки с крайне быстрым течением. «Мориша» и «Галлинетта» смогли в этот день добраться лишь до острова Парра-де-Агуа, да и то прибыли к нему почти уже к ночи.

Через 24 часа после этой остановки, после дождливого дня и перемежающего ветра, который вынудил пироги идти на шестах, путешественники достигли лагуны Кариды.

В этом месте когда-то была деревня, которую индейцы покинули, как об этом свидетельствует Шаффаньон, потому что один пиароанец был съеден титром. Французский путешественник нашел в этой деревне лишь несколько хижин, которыми пользовался индеец барэ, менее суеверный или более храбрый, чем его сородичи. Этот барэ основал здесь плантацию, которую Жак Хелло и его товарищи нашли в цветущем состоянии. Тут были поля маиса и маниоки, плантации бананов, табака и ананасов. На службе у индейца и его жены находилось около 12 негров.

Трудно было отказаться от приглашения хозяина плантации, который предложил путешественникам осмотреть его поселок. Он явился на пироги, как только они пристали к берегу. Ему предложили стакан водки. Он принял его лишь с тем условием, что путешественники отправятся пить «тафию» и курить сигареты «табари» в его хижину; было бы невежливо отклонить это приглашение, и пассажиры обещали отправиться к нему после обеда.

При этом случилось маленькое происшествие, на которое никто не обратил, да и не мог обратить серьезного внимания.

В тот момент, когда барэ сходил с «Галлинетты», он заметил одного из гребцов, того самого Жиро, которого рулевой пригласил в Сан-Фернандо.