Упрямец Керабан

Заметив Ахмета, ван Миттен спросил:

— Вы, мой юный друг, не разделите ли со мной утреннюю прогулку?

— Разве у меня есть на это время? — вопросом на вопрос ответил Ахмет. — Мне нужно заняться пополнением наших дорожных припасов. Очень скоро мы пересечем русско-турецкую границу, и в пустынях Лазистана[245] и Анатолии раздобыть хоть что-то будет нелегко. Так что, как вы понимаете, я не могу терять ни мгновения.

— Но после этого, — продолжал голландец, — разве у вас не будет нескольких свободных часов?..

— После этого, господин ван Миттен, мне надо навестить нашу почтовую карету, договориться с каретником, чтобы он затянул гайки, смазал оси, посмотрел, не стерся ли тормоз, и сменил тормозную цепь. Нужно, чтобы после перехода границы нам не требовалась починка. Я собираюсь привести карету в отличное состояние и очень надеюсь, что она благополучно закончит эту удивительную поездку вместе с нами.

— Хорошо! Ну а после? — не отступал ван Миттен.

— После я займусь сменой лошадей и пойду на почту, чтобы уладить это.

— Отлично! А потом? — еще раз спросил ван Миттен, не отказавшийся от своей мысли.

— Потом, — ответил Ахмет, — пора будет отправляться и мы уедем. Так что я вас покидаю.

— Одну минуточку, мой юный друг, — удержал его голландец, — я хочу кое-что вам предложить.

— Предлагайте, господин ван Миттен, только быстро.

— Вы, без сомнения, знаете, что представляет собой провинция Мегрелия?

— Приблизительно.

— Это местность, орошаемая поэтическим Фасисом[246], золотые блестки из которого некогда украшали мраморные ступени дворца на его берегах.

— Действительно.

— Здесь расположена легендарная Колхида, куда Ясон и его аргонавты прибыли, чтобы при содействии волшебницы Медеи захватить драгоценное руно, которое сторожил ужасный дракон и страшные быки, изрыгавшие пламя[247].

— Не отрицаю.

— Наконец, именно здесь, в этих горах, прижимающихся к горизонту, на этой скале Хомли, возвышающейся над современным городом Кутаиси, Прометей, сын Иапета и Климены, дерзко похитив огонь с неба, был прикован к скале по приказу Зевса. И гриф вечно терзает его сердце[248].

— Совершенно верно, господин ван Миттен; но, повторяю, я очень тороплюсь! К чему клонится ваша речь?

— Вот к чему, мой юный друг, — ответил голландец, принимая самый любезный вид. — Несколько дней, проведенных в этой части Мегрелии и Кутаиси, могли бы быть хорошо употреблены с пользой для путешествия и…

— Таким образом, — догадался Ахмет, — вы предлагаете нам задержаться на некоторое время в Редут-Кале?

— О, четырех или пяти дней вполне хватит…

— Предложили бы вы это моему дяде Керабану? — спросил не без хитрости Ахмет.

— Я? Никогда, мой юный друг! — ответил голландец. — Это привело бы к спору. А после достойной сожаления сцены с наргиле я никогда больше не начну никакого спора с этим прекрасным человеком! Можете мне поверить.

— И вы поступите разумно.

— Но сейчас я обращаюсь вовсе не к грозному Керабану, а к своему молодому другу Ахмету.

— Как раз здесь вы и ошибаетесь, господин ван Миттен, — улыбнулся Ахмет, беря его за руку. — Сейчас вы разговариваете вовсе не с молодым другом.

— А с кем же?

— С женихом Амазии, и вы хорошо знаете, что он-то не может терять ни часу.

После этого Ахмет убежал, чтобы заняться приготовлением к отъезду. Раздосадованный ван Миттен вынужден был ограничиться малопознавательной прогулкой к крепости Редут-Кале в сопровождении обескураженного Бруно.

В полдень путешественники были готовы к отбытию. Карета, тщательно осмотренная, обещала отлично служить еще длительное время. Ящик для провизии был наполнен, и в этом смысле нечего было опасаться еще много верст или, вернее, агачей[249] поскольку на втором этапе маршрута нужно было ехать по азиатской Турции. Так что Ахмет мог быть доволен собственной предусмотрительностью. Он все успел, обо всем позаботился!

Господин Керабан тоже был рад, видя, что поездка совершается без аварий и происшествий. Его самолюбие старотурка вскоре будет удовлетворено, когда он появится на левом берегу Босфора, смеясь над оттоманскими властями, вводящими несправедливые налоги! Редут-Кале находился не далее, чем в девяноста верстах от турецкой границы, так что через двадцать четыре часа самый упрямый из турок мог ступить ногой на турецкую территорию. Там он наконец будет у себя дома.

— В дорогу, племянник, и да поможет нам Аллах и дальше! — воскликнул он бодрым голосом.

— В дорогу, дядя! — отозвался Ахмет.

И оба они заняли место в кабине. За ними последовал ван Миттен, тщетно пытавшийся хотя бы рассмотреть мифологическую кавказскую вершину, на которой Прометей искупал свое святотатство.

Под щелканье бича и ржание мощной упряжки карета тронулась. Через час она пересекла границу Гурии, присоединенной к Мегрелии в 1801 году. Ее главный город — Поти, достаточно значительный черноморский порт, связанный железной дорогой с Тифлисом, столицей Грузии.

Дорога поднималась по плодородной местности. Повсюду встречались деревни, где дома отнюдь не лепились друг к другу, как ласточкины гнезда. Нет, — они были разбросаны посреди кукурузных полей. Нет ничего более странного, чем вид этих сооружений, похожих и впрямь больше не на дома, а на гнезда: они сплетены из соломы. Чем не произведения корзинщика! Ван Миттен не забывал заносить все эти особенности в свой путевой дневник. И все же отнюдь не такие незначительные детали хотел бы голландец записывать во время поездки по древней Колхиде. Но, может быть, ему больше повезет, когда он окажется на берегах Риони, реки, являющейся не чем иным, как знаменитым античным Фасисом, и, если верить некоторым именитым географам, одной из четырех рек рая!

Через час путешественники остановились перед железнодорожной линией Поти — Тифлис, в пункте, где дорога пересекается с ней за версту до станции Сакарио[250]. Там находился переезд, которым необходимо было воспользоваться, чтобы, сократив дорогу, добраться до Поти по левому берегу реки.

Итак, лошади остановились перед закрытым шлагбаумом. Ямщик стал звать дежурного по переезду, который, однако, не появлялся.

Керабан высунул голову в дверцу.

— Теперь еще и эта проклятая железнодорожная кампания будет заставлять нас терять время? — воскликнул он. — Почему шлагбаум закрыт для экипажей?

— Без сомнения, потому, что скоро приедет поезд, — хладнокровно заметил ван Миттен.

— Зачем он приедет? — спросил Керабан.

Ямщик продолжал звать, но безрезультатно. Никто не появлялся в дверях домика дежурного по переезду.

— Да свернет ему Аллах шею! — закричал Керабан. — Если он не появится, я сумею открыть сам.

— Немного спокойствия, дядя! — сказал Ахмет, удерживая Керабана, который собирался спуститься.

— Спокойствия?

— Да, вот и дежурный!

В самом деле, дежурный вышел из домика и неторопливо направился к упряжке.

— Мы можем проехать или нет? — спросил Керабан сухим тоном.

— Можете, — ответил дежурный. — Поезд из Поти придет не раньше, чем через десять минут.

— Тогда откройте ваш шлагбаум и не заставляйте нас напрасно терять время. Мы торопимся.

— Сейчас открою, — ответил дежурный. И, говоря это, он пошел поднять шлагбаум на другой стороне колеи. Затем вернулся, чтобы поднять и тот, перед которым стояла упряжка. Делал он все это степенно как человек, которому требования путешественников совершенно безразличны.

Господин Керабан уже кипел от нетерпения.

Наконец проход был свободен на все четыре стороны, и карета двинулась через колею.