Допустимые потери

– Понимаешь… – Деймон начал что-то толковать о работе, но Шейла не дала ему закончить.

– Подумай об этом, – сказала она. – Сразу решать не обязательно. Позвони мне завтра утром, и мы еще раз все обсудим. Я обещала доктору, что к десяти буду в больнице. Пожалуйста… Пожалуйста, береги себя, дорогой. И оставь своих мертвых покоиться в мире.

Первым делом он проехал к дому, в котором родился и где прожил все годы до поступления в колледж. Он свернул на знакомую улицу и, доехав до старого дома Вайнштейнов, убавил скорость. Дом стоял в некотором отдалении от проезжей части улицы. Перед ним, как и перед другими домами, была разбита прекрасно ухоженная зеленая лужайка. Дом Вайнштейнов, как и другие на этой улице, обшитые вагонкой или гонтом, выглядел весьма скромно и старомодно. Единственным его украшением была уютная веранда с резным орнаментом в викторианском духе. С этим домом у Деймона были связаны особые воспоминания.

Одногодок Роджера Манфред Вайнштейн был его лучшим другом до того момента, когда, поступив в разные колледжи, они расстались. Манфред был одним из лучших спортсменов города, выступая на месте шортстопа в бейсбольной команде школы. С похожими на паклю волосами, курносый и круглолицый, он сохранил детскую розовощекость, несмотря на многие часы, проведенные под жарким солнцем. Манфред обладал глубоким, совершенно не соответствующим возрасту голосом, который перекрывал гомон зрителей в те моменты игры, когда он подбадривал питчера. Учился Манфред прилично и любил читать (в основном Дюма и Джека Лондона), но фанатично одержим был лишь одной идеей – повысить класс своей игры. Как и подобало лучшему другу, Деймон, никогда не слывший хорошим атлетом, многие часы после школы подавал Вайнштейну низкие мячи, которые тот ловко перехватывал. Тренировки продолжались до темноты, и к этому времени на опустевшем поле маячили лишь силуэты двух друзей. Все приятели Манфреда уверенно предсказывали, что он в конце концов будет играть в одной из главных бейсбольных лиг. Только сейчас Деймон осознал, что ни разу не встречал имени Вайнштейна в отчетах о матчах в Американской или Национальной лигах. Интересно, что у него пошло не так?

Вайнштейн поступил в Арнольд-колледж в Нью-Хейвене, где в основном готовили преподавателей физвоспитания, а Деймон, собираясь в качестве актера штурмовать Бродвей, поступил в колледж Карнеги, славившийся своей театральной школой. Во время каникул Манфред выступал за одну из команд промежуточной лиги, вербовавшей игроков из числа студентов, а Деймон работал в разъездных летних театрах.

Когда разразилась война, Манфред поступил в морскую пехоту, а Деймон завербовался на торговый флот, так как его семья уже испытывала серьезные финансовые трудности и заработок матроса помогал родителям удержаться на плаву. Вернувшись в Форде-Джанкшн на похороны отца, Деймон узнал, что Манфред был тяжело ранен на Окинаве и все еще находится в Военно-морском госпитале.

Медленно подъезжая к дому Вайнштейнов, Деймон вдруг почувствовал приступ душевной боли из-за того, что время и география положили конец их доброй мальчишеской дружбе. Он оставался в неведении о том, как Манфред распорядился своей жизнью. Более того, он не знал, жив Манфред или умер. Деймона занимал вопрос: узнали бы они друг друга, если бы их пути пересеклись?

Не только быстрый юный бейсболист интересовал когда-то Деймона. Сестра Манфреда Элси, она была на год старше брата, оказалась первой девицей, с которой переспал Роджер. В то время ей было восемнадцать, а ему – семнадцать. Блондинка с голубыми глазами и миленькой мордашкой, немного полноватая, как и брат. Полнота ее не портила, а, напротив, делала еще более привлекательной. Элси была застенчивой и романтичной натурой, хотя внешне казалась умудренной опытом дамой. Старше своего возраста она выглядела потому, что удлиненный, тонкий, чуть с горбинкой нос придавал ей экзотическую, почти суровую красоту. Элси была одной из лучших учениц. Она жадно поглощала книги и помогала брату и Деймону готовиться к экзамену по истории – ее любимому предмету. Девушка однажды призналась Деймону, что мечтает учиться в Сорбонне и путешествовать по Европе, по тем местам, о которых читала: Азенкур, поля сражений Наполеона, церковь в Сан-Хуан-де-Лус, Мадрид, где умер Веласкес. Она не могла поверить, что могила и церковь, где обрел вечный покой бедный художник, не сохранились. Деймон с десяти лет был по уши влюблен в нее и совершенно потерял голову, когда она в первый раз его поцеловала, а затем и отдалась ему. Деймон и Элис до той поры хранили девственность, и роман их оказался на редкость нескладным и коротким. После всего лишь второй торопливой любовной встречи (дело происходило в комнате Деймона, который не знал, когда могут вернуться родители) неопытный и застенчивый Роджер, имевший весьма смутные представления о том, какие меры предосторожности предпринимает Элис, спросил, что та станет делать, если забеременеет.

– Я убью себя, – спокойно ответила она.

Вспомнив слова Элис, Деймон подумал о радикальных сдвигах в обычаях и сознании молодежи, столь существенно изменивших лицо Америки со времени его молодости. Детей у него не было, если исключить сына Джулии Ларч, но от друзей, имевших детишек тинейджеров, он слышал о том, как мальчики, еще не имевшие права голоса, приводили домой на уик-энд случайных девиц, когда дома были их родители, и как любящие мамочки сажали на противозачаточные таблетки своих дочек начиная с пятнадцати лет. Деймон не знал, хорошо это в конечном счете или плохо, выиграла ли от этого любовь или проиграла, но был уверен в том, что современная восемнадцатилетняя девица не объявит о намерении расстаться с жизнью из-за какой-то там беременности.

А тогда, услышав слова Элси, Деймон пришел в ужас и больше к девушке не прикасался. Она на год раньше его окончила школу и тут же уехала из дома. Проработав лето в Бостоне, Элси поступила в колледж. С тех пор они никогда не встречались. Манфред ничем не давал понять, что ему известно о романе сестры с его лучшим другом. Интересно, почему молчал Манфред, думал Деймон, проезжая мимо дома Вайн-штейнов, потому что не знал или из чувства такта?