Юдифь

По окончании молитвы на меня снизошел покой. К удивлению моей прислужницы, я направилась в опочивальню и уснула, едва прикоснувшись щекой к подушке.

Проснулась я лишь тогда, когда уже и заря взошла, и пропели последние петухи.

Я провела на удивление спокойную ночь. Начинался день, когда мне предстояло выбирать между жестоким испытанием моих сил и горечью признания в своей трусости.

Пока я одевалась, с улицы донеслись крики, сзывавшие народ:

— На площадь! На площадь! Все па площадь! — гремело по всему городу.

В комнату вбежала перепуганная Шуа:

— Бунт! Начался бунт! Торговцы Эбед и Ифтах приказали своим слугам собрать людей на площади перед Храмом. Они хотят захватить власть в городе.

— А что смотрит городская стража?.

— Они идут на площадь вместе с толпой. Никто больше не верит, что наши вожди в состоянии избавить нас от смерти.

И обе мы направились к площади, причем у меня мелькнула мысль, что, быть может, мои сомнения и размышления будут совершенно излишни. Ведь если народ установит новую власть, то мудрые люди укажут нам выход из капкана, в котором нас держали ассирийцы.

На площадь пришли все, кто был в силах передвигаться.

Толпа уже поднималась по ступенькам к подножию Храма. Торговец Эбед выступил вперед и закричал:

— Священники и городская власть! Покажитесь своему народу! Прислушайтесь к голосу тех, о ком вам поручил заботиться Господь!

Вскоре из Храма вышли священники, а с ними Иоаким, Рубен, Озия и Хабрис.

Рубен вскричал:

— Почему солдаты оставили укрепления, почему жены израильские не сидят дома с детьми, не предаются молитвам, разве место им здесь, среди неразумных мужчин?

— Затем, что дети медленно умирают, и мужчины тоже умирают, и всем нам скоро придет конец! — Толпа встретила эти слова Эбеда одобрительным гулом.

Тогда поднял руку Иоаким:

— Зачем ты подстрекаешь народ, о Эбед? Разве тебе неизвестно, что в тяжкие времена лучше всего слушаться вождей?

На что Эбед отвечал:

— Пусть нас рассудит Бог, ибо вы нанесли урон своему народу, не желая мирно договориться с ассирийцами. Теперь нам неоткуда ждать помощи: Бог отдал нас в лапы врагов и предоставил нам умирать от жажды и истощения. Мы требуем, чтобы вы сдали город людям Олоферна. Лучше стать их рабами, но сохранить жизнь, чем видеть, как наши дети умирают у нас на глазах.

Толпа сопровождала одобрительными возгласами и эти слова Эбеда. На мгновение показалось, что народ вот-вот поднимется к Храмy и набросится на перепуганных священнослужителей.

Снова поднял руку Озия:

— Братья, вы должны проявить мужество!

— Доколе мы должны его проявлять?! — перебил его Эбед.

Выдержав паузу, Озия ответил:

— Надо потерпеть еще пять дней. За это время Господь несомненно явит нам свою милость и уж наверное не оставит нас навсегда. Если же за эти пять дней не будет нам ниоткуда помощи, клянусь Богом, я выполню то, чего вы требуете.

После его слов в народе начался гомон, прерываемый выкриками. Одни соглашались с градоначальником, другие им возражали. Мне почудилось, что достаточно одной искры, чтобы люди бросились друг на друга.

И тут точно какая-то невидимая рука толкнула меня вперед. Я взбежала по ступеням, и, оказавшись на площадке между священниками и толпой, подняла руку, и вскричала голосом столь громким, что и сама удивилась:

— Люди Израиля, послушайте меня!

Беспорядочные вопли смолкли. Воцарилась тишина, и всеобщее внимание обратилось на меня.

Потрясенные тем, что женщина просит слова, все ждали, что же я скажу.

Я заметила среди тех, кто стоял на площади, своего отца. Он взирал на меня изумленно, словно не веря в происходящее.

— Братья и сестры и вы, правители Ветилуи, все вы знаете, кто я такая, и знаете, что я ни разу в жизни ничем себя не запятнала. Я обращаюсь к вам, потому что Бог внушил мне эти правдивые слова. Неправильно вы рассудили, что стоит сдаться врагам. Они не сделают вас рабами, но умертвят вас. Они слишком долго ждали и отомстят вам, предав вас всех мечу. — Затем я обратилась к правителям: — Не правы и вы, пообещав народу, что через пять дней вы сдадите город, ибо это прозвучало подобно какому-то уговору между Богом и вами. Вы говорите, что отдадите город врагам, если Господь не поможет вам в течение определенного срока. Кто вы такие, чтобы ставить себя выше Бога и назначать ему сроки! Вам не дано ни проникнуть в его намерения, ни уразуметь их. Бог — не человек, и вы не смеете ни угрожать ему, ни торопить его. Братья и сестры! Я не согласна ни с тем, чтобы мы трусливо отдали себя в руки врагов, ни с тем, чтобы ставить сроки Господу нашему. Дайте пять дней сроку, но не Богу, дайте их мне, и я принесу вам избавление от мук.

Ответом мне был оглушительный гомон.

Ведь я сказала нечто, чего никто не ожидал услышать от молодой женщины.

Иоаким поднял руку, и толпа умолкла.

— В нашем городе тебя уважают как женщину богобоязненную и возвышенную. Еще в детстве твоем замечали, что ты не похожа на других. Быть может, Иегова избрал тебя для того, чтобы в эти тяжкие дни пере дать нам Его послание.

Ответом ему был мой заговорщический взгляд, исполненный благодарности.

— Слушайте меня, люди Израиля! Я совершу поступок, память о котором будет в нашем народе передаваться из поколения в поколение. А отправлюсь в лагерь Олоферна, и не пройдет и пяти дней, как я, с помощью Господа нашего, принесу спасение своему народу. Не просите меня сказать, что я собираюсь сделать. Я ничего не открою, пока не выполню задуманное.

— И ты не побоишься пойти в лагерь Олоферна?! — спросил меня оторопевший Эбед.

— Не побоюсь. Ибо я верю в Бога и в разум, которым Он меня одарил. Не удивляйтесь, если заметите, что я, находясь в лагере Олоферна, подойду к передней линии его войска, прямо напротив ворот нашего города, что буду вести себя вызывающим образом, точно испытываю ваше терпение. Это — одна из хитростей, которые мне помогут осуществить мое намерение.

Сегодня, припоминая сказанное мной и пытаясь вообразить себя — тогдашнюю девятнадцатилетнюю вдову, я не верю, что так было на самом деле. И слова мои, и мое поведение — все это словно перерастало пределы моего существа.

Жители Ветилуи, пристыженные и потрясенные моей решимостью, почувствовали в моих словах отблеск своих надежд и удостоили меня доверия.

Их восхищенные взгляды, исполненные веры в мои силы, еще больше укрепляли мой дух.

За минуту до моей речи горожане были готовы разорвать друг друга в клочья, но, выслушав меня, они молча разошлись по домам с моим именем на устах, унося в сердцах своих вновь пробудившуюся надежду на чудо.

Глава тринадцатая

Вернувшись домой, я сняла вдовий убор.

Приняла ароматическую ванну, умастила свое тело благовониями, причесалась, украсила волосы великолепной диадемой и облеклась в парадное платье, которое последний раз надевала еще при жизни моего мужа Манассии.

Обулась в сандалии, надела браслеты, кольца, ожерелья, вдела в уши драгоценные серьги.

Затем я обратилась к своей служанке:

— Тебе известно мое намерение пробраться в логово льва. Ты знаешь, чего ради я туда иду. Мне бы хотелось, чтобы ты была со мной, ибо знатную госпожу должна сопровождать служанка. Но если ты не захочешь идти со мной и предпочтешь остаться в нашем городе, я отнесусь к этому с пониманием. Я тебя не упрекну. Решай сама!

Шуа посмотрела мне прямо в глаза. Наши взгляды встретились впервые после долгого перерыва.

Видно было, что она делает выбор между жизнью и смертью и что выбор ее заранее предопределен ее отношением ко мне, ее сердечной склонностью.

— Я иду с тобой, госпожа моя.

В приливе благодарности я крепко обняла ее, словно прощаясь навсегда. Затем я отдала ей распоряжение, которое она беспрекословно выполнила:

— Наполни мех самым лучшим вином и прихвати корзину сушеных фруктов. Негоже идти в гости без подношений, даже если идешь к худшему врагу.