Последний защитник Брестской крепости

— Так точно, — сухо ответил Кожевников.

Мельников обернулся к красноармейцам:

— Скрытно подбираемся как можно ближе к мосту, затем решительным броском подавляем противника и проникаем в Цитадель. Внутри действуем по обстановке. Задача всем ясна?

Бойцы согласно закивали.

— Тогда вперед!

Они выскользнули из-за угла казармы и крадучись двинулись к мосту…

— Halt![1] — грозный оклик раздался слева от них. Мгновением позже глухо громыхнул выстрел из карабина.

В немецком патруле было человек двенадцать. Для них встреча оказалась столь же неожиданной, как и для пограничников, поэтому, вместо того чтобы открыть огонь из укрытия, они обнаружили себя раньше времени. Противников разделяло метров десять, не более.

— Бей врага! — закричал Мельников и первым бросился в атаку.

Завязалась рукопашная. Обе стороны дрались свирепо. Немцы защищали свою жизнь, а красноармейцы выплеснули на них все, что накопилось в душе за сегодняшнее утро: злобу, страх, ненависть.

Кожевников сбил штыком направленный на него карабин и резко саданул немца прикладом в висок Удар пришелся по каске, она слетела, а оглушенный гитлеровец зашатался, выронил карабин из ослабевших рук и тут же был нанизан старшиной на штык

Кто-то налетел на Кожевникова, навалился сзади, но Митрич извернулся, и в то место, где мгновением ранее была его голова, в землю воткнулся широкий нож. Фашист упустил свой шанс — старшина сдернул его с себя, и они покатились в пыли, рыча, как звери. Крепкие пальцы Кожевникова сомкнулись на шее врага, сдавили ее и не отпускали, пока немец хрипел, сучил ногами и пытался вырваться. Лишь только когда фашист затих, а из его широко открытого рта вывалился язык, Кожевников разжал пальцы и стряхнул с себя мертвое тело.

Он начал подниматься, озираясь по сторонам и ощупью ища винтовку в клубах поднятой пыли, как вдруг увидел перед собой искаженное злобой лицо гитлеровского унтер-офицера и черную дыру ствола пистолета. Старшине показалось, что время остановилось. Палец немца на спусковом крючке медленно начал сжиматься, и он понял, что избежать пули уже не сможет, осознал, что сейчас умрет. Но унтер-офицер выстрелил не в него. Его руки взметнулись вверх — в стороны, словно он хотел обнять Кожевникова, пуля с режущим свистом ушла в небо, а голова фашиста разлетелась на части.

Старшина поднял глаза. Перед ним стоял Мамочкин, сжимая в руках «дегтярь». Он выпустил очередь в немца в упор.

Все было кончено, гитлеровский патруль уничтожен. Еще одна схватка была выиграна ценой жизни четырех пограничников. Пятеро получили легкие ранения. Но это была временная победа. Появление красноармейцев и их бой с патрулем заметили с дороги. Раздались выстрелы, пули ударили в землю рядом с пограничниками. Несколько десятков немецких пехотинцев рассредоточились и начали цепью двигаться в их направлении.

— Надо убираться отсюда! — закричал старшина Мельникову.

— Отходим за казарму, — приказал старший лейтенант. — Возвращаемся к курсам шоферов.

Было ясно, что момент упущен и теперь им не пробиться даже к мосту. Красноармейцы поспешили за здание казармы, их никто не преследовал.

Солдаты возвращались понурые и уставшие. Кожевников оглядел ребят. Все из его роты живы, правда, у Пахомова было сильно разбито лицо, но держался он молодцом и помогал идти раненному в ногу бойцу, поддерживая его. Мамочкин шел с потерянным видом, неся пулемет на плече.

Старший лейтенант Мельников тихо матерился себе под нос, глубоко переживая потерю четырех солдат, тела которых забрать не было никакой возможности.

— Что дальше, товарищ старший лейтенант? — попытался отвлечь его от самобичевания Кожевников.

— Вернемся к Черному, а после попробуем объединиться с лейтенантом Ждановым. Вот тогда и подумаем, что дальше делать.

Старшина чувствовал себя скверно. Он видел стены Цитадели совсем близко, но попасть в нее не смог. Там шли тяжелые бои, звуки стрельбы и взрывов были хорошо слышны. Столбы черного дыма ясно свидетельствовали, что в Цитадели много пожаров. Что творится на Северном острове и в Корбинском укреплении, вообще неясно. Складывалось впечатление, что немцы захватили их и, возможно, уже даже разгуливают по Бресту.

Черный не скрывал радости при их появлении. Он усиленно готовился к обороне и до сих пор верил, что необходимо именно здесь дожидаться Красной Армии. Разубеждать его было бессмысленно, а так как других возможностей прорваться в ближайшее время не предвиделось, Мельников согласился остаться с Черным.

На позициях пока было тихо, немцы, скорее всего, оставили зачистку Западного острова «на потом», сосредоточив все силы на Цитадели.

С техникой дела обстояли совсем плохо. Почти весь автомобильный парк был разбит артиллерийскими ударами, а те машины, что уцелели, оказались заставлены покореженной снарядами техникой. Чтобы их вывести, потребовалось бы немало усилий и времени. Но времени как раз и не было. Разведчик, которого предусмотрительный Мельников послал к немецким позициям, вернулся с дурными вестями.

— Фашисты собираются с силами, готовят штурмовые отряды. Наверное, намереваются зачистить остров.

— Сколько их?

— Много, — ответил разведчик, помедлив. — Очень много.

И так было понятно, что красноармейцы были существенной помехой на теперь уже немецкой территории. Пограничники оказались в немецком тылу, как парадоксально это ни звучало.

— Надо разделиться, — сказал Черный.

— Зачем? — удивился Мельников.

— Я не могу бросить транспорт. Его нельзя отдать немцам. Я со своими бойцами засяду в гараже, а ты будешь удерживать казарму.

Мельников не стал спорить. На том и порешили. Кожевников остался со старшим лейтенантом Черным, взяв с собой сержанта Пахомова и рядового Мамочкина, за которым уже закрепились обязанности пулеметчика.

Пахомов выглядел неважно, нос у него оказался сломан, разбитое лицо отекло, правая половина его приобрела фиолетовый оттенок, а глаз вовсе заплыл. Выяснилось, что в рукопашной он сошелся с огромным немцем, который, схватив его за грудки, дважды саданул ему левым кулаком по лицу. Удары, по словам сержанта, были страшными. Пахомов перерезал ему горло.

Поделив боеприпасы поровну, солдаты обеих групп на всякий случай простились друг с другом. Никто не знал, суждено ли им встретиться вновь.

Черный собирался закрепиться у гаража — большого одноэтажного каменного строения с огромными деревянными воротами. Здание сильно пострадало с одной стороны, где во время утреннего налета Люфтваффе в него угодила немецкая авиабомба. Она пробила крышу и рванула внутри, искорежив несколько машин. От взорвавшихся топливных баков в помещении полыхнул сильный пожар, часть транспорта выгорела. Солдаты под руководством Черного пытались вывести оставшиеся целыми автомобили из гаража, но те были обстреляны немецкими пехотинцами и пришли в негодность. Изрешеченные пулями, они стояли теперь во дворе, как молчаливые свидетели прежних боев.

Но добраться незамеченными до гаража не удалось. Отряд гитлеровцев появился, когда красноармейцы уже были рядом со своей целью. Раздались хлопки карабинов, завязалась перестрелка. Прячась за разбитой техникой и отстреливаясь, пограничники были вынуждены укрыться в гараже, но фашисты не остановились на достигнутом успехе и ринулись в ворота вслед за ними. Внутри здания гулко зазвучали выстрелы.

Кожевников заскочил за ящики с запчастями и открыл прицельную стрельбу по появившимся в проеме ворот силуэтам. В гараже было темно, душно, нестерпимо пахло гарью. Глаза слезились от дыма, мешая целиться.

Несколько гитлеровцев упали на входе, сраженные пулями, остальные отступили за ворота.

— Беречь патроны! — выкрикнул Черный. — Не пускать немцев внутрь и не давать закидать нас гранатами!

Выполнить его противоречивый приказ было трудно. Патронов действительно с каждой стычкой становилось все меньше, но остановить немцев мог только массированный огонь.