Последний защитник Брестской крепости

Первоначальная тактика немцев взять остатки переживших ужасающий артобстрел и бомбежку красноармейцев нахрапом не сработала, и теперь, наверстывая упущенное, они пытались выбить сопротивляющихся пограничников силами пехотинцев. Их штурмовые группы расползлись по всей территории Западного острова, выискивая последних защитников.

— Мамочкин! — громко позвал Кожевников.

— Я! — последовал ответ.

— Держи ворота и бей короткими! На тебя вся надежда.

— Слушаюсь!

Стрельба стихла, и фашисты расценили это как сигнал к действию. Их офицер понимал, что боеприпасов у красноармейцев мало, и решился на второй рывок В ворота полетели «колотушки» М-24.

Одна из гранат упала возле сержанта Пахомова, и тот, не растерявшись, схватил ее за деревянную ручку и метнул обратно в проем. «Колотушка» взорвалась в полете прямо у ворот. Во все стороны полетели щепки, проход заволокло дымом. Но две другие, гранаты взорвались в гараже. Первая закатилась под разбитый автомобиль, и днище его приняло на себя всю ее мощь. Вторая взорвалась в руках солдата, который попытался повторить действия Пахомова. Он сумел ее схватить, но не успел отбросить. Храбреца убило на месте, осколки гранаты просвистели над головами укрывшихся красноармейцев.

Не дожидаясь, пока рассеется черный дым, немцы устремились внутрь гаража. Они ожидали, что задыхающиеся, оглушенные взрывами пограничники не смогут оказать достойного сопротивления. Но у русских было одно преимущество — враг врывался в темное незнакомое помещение, а глаза красноармейцев уже привыкли к полумраку, и они знали обстановку в гараже. Пригнувшиеся фигуры атакующих были хорошо видны им на светлом фоне улицы.

— Огонь! — закричал Черный.

Первый залп из винтовок и очередь из «дегтяря» Мамочкина срезали трех немцев, но другим удалось ворваться внутрь. Им оставалось только сориентироваться в помещении, занять удачные позиции среди нагромождения искореженных автомашин — тогда бой надолго переместится в гараж и победителем выйдет не тот, чьи выдержка и решимость крепче, а тот, у кого больше боезапас и численное превосходство. Это прекрасно сознавали и немецкий офицер, и старший лейтенант Черный.

— Впереееед! — отчаянный крик командира красноармейцев эхом прокатился по гаражу. Он первым бросился на врагов, пограничники ринулись следом. Схватка была жестокой, кровопролитной, но недолгой. Еще пятеро фашистов остались лежать на бетонном полу, остальные благоразумно ретировались.

Трупы быстро обыскали, забрали карабины, патроны, гранаты и фляги с водой. Могли пригодиться и противогазы, имевшиеся в экипировке каждого немецкого пехотинца. Гарь и дым приходилось вдыхать постоянно, а в душном, жарком гараже воздуха совсем не хватало. Несмотря на это, противогазами пока никто не пользовался — видимость в них хуже, да и стрелять неудобно.

Стянули с тел и ранцы, в которых могла находиться еда. Жажда и голод ощутимо давали о себе знать. От гари и жажды горло нестерпимо саднило, язык ссыхался. Губы у многих пограничников уже успели потрескаться, покрыться сухой коркой.

— Экономить воду! — распорядился старший лейтенант. — Всю провизию сюда. Выделять буду поровну.

Пока враг готовился к новому броску, у пограничников было время подкрепиться и передохнуть. Черный выставил часовых и собрал бойцов. У немцев удалось достать несколько банок тушенки, шоколад, хлеб, семь неполных фляг с водой. В одном ранце обнаружился большой шмат сала. Чего у гитлеровцев оказалось вволю, так это сигарет.

Старший лейтенант раздал скудные порции, и голодные солдаты жадно ели, запивая маленькими глотками теплой, нагретой солнцем воды.

Мамочкин присел рядом с Кожевниковым. В руках он держал пулемет, а на голове его красовалась немецкая каска.

— Что это у тебя? — изумился Кожевников.

— Для защиты, товарищ старшина! — бойко ответил Мамочкин. — Башку уберечь чтобы.

Каска рядовому была явно велика и смотрелась на нем комично. В темноте кто-то тихо засмеялся. Смешок подхватили. Через минуту хохотали все, включая серьезного старшего лейтенанта и самого Кожевникова. Утомленные тяжелейшими схватками, ставшие за короткий промежуток времени настоящими бойцами, увидевшие кровь, разрушения и гибель своих друзей, солдаты получили небольшую разрядку Мамочкин сначала стоял, глядя на всех оторопело и непонимающе, а потом и сам присоединился к всеобщему веселью.

У Кожевникова от смеха потекли слезы. Он смеялся так, что долго потом не мог отдышаться. Наконец, переведя дух, он как можно более жестким тоном произнес:

— Немедленно снять!

Но фраза только вызвала вторичную бурю эмоций. Посыпались сальные шуточки в адрес «бравого фашиста Мамочкина». Тут уж парень по-настоящему расстроился, перестал смеяться, начал обиженно что-то мямлить, стягивая с головы каску. Он в сердцах отбросил ее в угол. Каска со звоном ударилась об пол, закатилась под изуродованный взрывом автомобиль.

— Ну все, хватит, — проговорил наконец Черный. — Посмеялись, и будет.

— Не обижайся, — попытался утешить рядового Кожевников под утихающий смех. — В этом ночном горшке тебя ненароком свои подстрелят или прирежут в неразберихе рукопашной. Вот как, по-твоему, разбираться в бою, чья голова появилась из укрытия? Не буду я выяснять — фашист это высунулся или Мамочкин собственной персоной. Сразу башку отстрелю.

Мамочкин согласно кивнул.

— Лучше скажи, как с патронами для «дегтяря»? — поинтересовался у него Кожевников.

— Половина диска, товарищ старшина.

— Экономь.

— А табачок-то у них полное говно! — раздался откуда-то ехидный голос. — Не чета нашей махорочке.

Закурившие солдаты с радостью поддержали тему, но обсудить качество германского табака им не удалось.

— Немцы! — вдруг выкрикнул часовой.

— Не угомонятся никак, суки! — зло сплюнул Пахомов.

— Занять оборону! — скомандовал Черный.

Казалось, что это никогда не кончится. Снова завертелась смертельная пляска. Кожевников не знал, сколько времени длились следующие бои. Он потерял счет минутам и часам. Немцы напирали, и сдерживать их становилось все труднее. Патроны заканчивались, и враг, чувствуя это, действовал с каждым разом наглее. Несколько раз гитлеровцам удавалось ворваться в гараж, и порой снова доходило до рукопашной. Старшина весь перемазался в своей и чужой крови. Руки были разбиты, на плече появился неглубокий порез от немецкого ножа. Когда он получил эту рану, в какой из жарких схваток, старшина не помнил.

С наступлением темноты немцы оставили засевших в гараже красноармейцев в покое. Им тоже нужна была передышка. Но надолго ли?

От нестерпимой жажды мучились все пограничники. Мысли о том, что совсем рядом омывает своими прохладными водами берега острова река Буг, не давала покоя. Хотелось войти в нее, склонить голову и пить, пить, пить! К счастью, в захваченных в боях флягах вода еще была, но ее берегли. Еды тоже пока хватало.

Трупы на жаре начинали постепенно разлагаться, и вонь в гараже стояла омерзительная. Те, которые можно было забрать, не опасаясь попасть под пули, унесли в дальний угол гаража. Раненые стонали, бредили, им становилось хуже.

Около полуночи немцы обратились к пограничникам с предложением сдаться. Кто-то на русском языке с чудовищным акцентом орал в рупор:

— Иван, стафайся! Красная Армия расбит, сахраняй сипья. Ми давайт типе много вода и ида. Ми давайт раньеный лечьенье…

И далее в том же духе.

Красноармейцы сперва отвечали на посулы матерком, а потом перестали обращать внимание. Ни у кого и в мыслях не было поверить в эту чушь и выйти.

В целом ночь прошла спокойно. Противник не рискнул в темноте ввязываться в бой. Кожевников спал урывками, без сновидений. Измученное тело ныло, мучила сильная головная боль. Да и невозможно было нормально спать, ожидая, что в любой момент может начаться новый штурм.

Когда забрезжил рассвет, солдаты по распоряжению Черного совершили небольшую вылазку. Утренний туман оказался хорошим прикрытием, и им удалось обыскать трупы немецких солдат, лежащие снаружи у гаража. Пространство перед гаражом хорошо простреливалось, и немцы не рискнули их вынести.