Бумажная девушка

— Отвали! — приказала Кароль, взводя курок.

Ей чудом удалось выхватить из сумки пушку. Она могла забыть сменную одежду, но не табельное оружие.

— Хорошо, — бесцветным голосом ответил Мило.

Не понимая, что происходит, он медленно поднялся и грустно посмотрел на Кароль: она убегала, обеими руками вцепившись в пистолет.

Она давно исчезла из виду, а Мило все стоял в небольшой лагуне с белым песком и бирюзовой водой.

В тот день Мак-Артур-Парк дотянул свои щупальца до мексиканского полуострова.

24

Ля кукарача

Любовь как ртуть: можно удержать ее в открытой ладони, но не в сжатой руке.

Дороти Паркер

Ресторан «Ла иха де ла луна»[64]

21.00

Роскошный ресторан возвышался на краю обрыва, из окон открывался вид на бассейн и море Кортеса. Даже в темное время суток эта панорама завораживала — конечно, деталей было не разглядеть, зато вокруг царила таинственная, романтичная атмосфера. На увитых виноградом перегородках висели медные фонари, а лампы из цветного стекла освещали столики теплым светом, располагающим к откровенной беседе.

Билли в платье, расшитом серебряными пайетками, первая подошла ко входу. Девушка-администратор радушно встретила нас и проводила к столику, за которым уже ждал Мило. Он изрядно выпил и никоим образом не мог объяснить, где сейчас Кароль.

Неподалеку от нас, в самом центре террасы, сидели Аврора и Рафаэль Баррос. Они выставляли напоказ свою недавнюю любовь, словно шедевр ювелирного искусства.

Ужин проходил в мрачной обстановке. Даже Билли, обычно такая веселая, потеряла энтузиазм, заметно побледнела и выглядела усталой и разбитой. Я не видел ее весь день, а вечером, войдя в спальню, обнаружил лежащей в кровати — оказывается, она проспала всю вторую половину дня.

«Тяжелое путешествие выдалось», — бросила девушка.

Мне стоило немалых сил вытащить ее из-под одеяла.

— Что случилось с Кароль? — спросила она Мило.

Его глаза покраснели, казалось, он вот-вот уронит голову на стол и захрапит. Когда наконец Мило попытался объяснить, что произошло, тишину прорезал громкий тенор:

La cucaracha, la cucaracha,

Ya no puede caminar.[65]

Возле нашего стола неожиданно возникла группа мариачи и завела свою серенаду. Оркестр выглядел впечатляюще: две скрипки, две трубы, гитара, гитаррон и виуэла.

Porque no tiene, porque le falta

Marijuana que fumar.[66]

Костюмы поражали своей вычурностью: черные штаны с расшитыми лампасами, короткие пиджаки с отложным воротником и серебряными пуговицами, элегантно завязанные галстуки, пояса с пряжками в виде орла и блестящие ботинки. Ну и, конечно, сомбреро размером с летающую тарелку.

На смену жалобному голосу солиста пришел оглушительный хор, который тщетно силился выразить бурную искреннюю радость.

— Какой китч!

— Вы шутите! Они такие классные! — воскликнула Билли.

Я с недоумением посмотрел на нее. Очевидно, мы по-разному понимали слово «классный».

— Господа, берите с них пример! Вот это называется мужественность, — заявила она, поворачиваясь к нам с Мило.

Гордый похвалой солист пригладил усы и затянул новую мелодию, приплясывая в такт:

Para bailar la bamba,

Se necesita una роса de gracia.

Una роса de gracia pa mi pa ti.

Arriba у arriba.[67]

Концерт продолжался довольно долго. Переходя от стола к столу, мариачи исполняли народные песни, в которых говорилось о любви, смелости, женской красоте и пустынных пейзажах. Меня этот жалкий спектакль утомлял, Билли же считала музыкантов воплощением гордой души народа.

Представление близилось к концу, и тут вдалеке послышалось тихое жужжание. Все посетители разом повернули головы в сторону моря. На горизонте появилась светящаяся точка. Звук приближался, и вот на фоне неба возникли очертания гидросамолета. На бреющем полете железная птица обогнула ресторан, обрушив на террасу водопад цветов. Всего несколько секунд — и блестящий паркет скрылся под толстым ковром разноцветных роз. Публика бурными аплодисментами приветствовала неожиданный цветочный ливень. Затем самолет стал выписывать невиданные пируэты прямо над нашими головами — огромное сердце из фосфоресцирующего дыма вспыхнуло в небе и почти сразу растворилось в мексиканской ночи. Публика снова разразилась криками. Тут все огни погасли, и метрдотель подошел к столику Авроры и Рафаэля Барроса с серебряным подносом, на котором лежало кольцо с бриллиантом. Рафаэль преклонил колено, чтобы сделать предложение, а стоящий неподалеку официант стоял наготове с бутылкой шампанского, ожидая, когда Аврора скажет «да». Все было просчитано с точностью до секунды и выполнено идеально, но оценить представление мог только любитель слащавого заказного романтизма.

Романтизма, который Аврора ненавидела больше всего на свете!

* * *

Я сидел слишком далеко, чтобы услышать ответ, но хорошо видел ее губы, которые прошептали:

— М.н.е. о.ч.е.н.ь. ж.а.л.ь.

Не знаю, кому она это сказала: самой себе, посетителям ресторана или Рафаэлю Барросу.

Почему парни не думают, прежде чем делать предложение таким образом?

В помещении повисла тягостная тишина. Казалось, всем стало неловко за этого полубога: бедолага стоял, преклонив колено, неподвижный, как соляная статуя, не смея шелохнуться от стыда и недоумения. Однажды я побывал в такой ситуации, поэтому теперь скорее сочувствовал ему, нежели злорадствовал.

Но моего благородства хватило ненадолго. Рафаэль поднялся, с выражением оскорбленного достоинства на лице пересек зал и сделал то, чего я меньше всего ожидал: с размаху ударил меня по лицу.

* * *

— Значит, этот мерзавец подошел и ни с того ни с сего дал вам в нос? — подытожил доктор Мортимер Филипсон.

Клиника при отеле

Три четверти часа спустя

— Да, примерно так все и было, — подтвердил я, пока он дезинфицировал рану.

— Вам повезло. Крови, конечно, много, но нос не сломан.

— Ну, хоть что-то.

— Зато лицо выглядит так, словно вас недавно хорошенько отметелили. Подрались?

— Да, произошла небольшая стычка с типом по имени Хесус и его дружками, — расплывчато ответил я.

— А еще повреждено ребро и вывихнута лодыжка. Она, между прочим, сильно распухла. Сейчас просто намажу, а завтра придете, и мы наложим шину. Как вас угораздило так повредить ногу?

— Упал на крышу машины, — абсолютно спокойно ответил я.

— Хм… Опасная жизнь.

— Только последние несколько дней.

Клиника при отеле оказалась суперсовременным комплексом с кучей навороченных приборов.

— Мы лечим самых известных людей планеты, — ответил врач на мое замечание.

Мортимеру Филипсону было около шестидесяти. Его долговязая фигура британского сэра контрастировала с загорелой кожей, четкими, словно вырезанными резцом, чертами лица и светлыми смеющимися глазами. Так мог бы выглядеть Питер О'Тул, задумай кто-нибудь снимать продолжение «Лоуренса Аравийского».

Закончив заниматься с моей лодыжкой, он попросил медсестру принести костыли.

— Постарайтесь несколько дней не опираться на ногу.

Написав на визитной карточке время завтрашнего приема, доктор протянул ее мне.