Островок этот должен был стать форпостом русской короны в Африке. Коптских монастырей на черном континенте было предостаточно, а вот русского православного — ни одного. Александр Ксаверьевич с позволения императора намеревался исправить это упущение и заложить на озере Шала первую русскую православную миссию. Здесь Булатович собирался явить миру чудо из чудес — построить монастырь из белого мрамора с одной лишь божьей помощью.

Три года назад, перед самой кончиной, Иоанн Кронштадтский подарил Александру Ксаверьевичу удивительный артефакт — металлический амулет в виде земноводной твари тритона. Стоило сжать тритона в руке и прикоснуться к какому-нибудь предмету — будь то камень или металл, — и буквально из воздуха рядом появлялся точно такой же. К сожалению, тритон не мог повторять сложные конструкции, такие как цепь или сложенные в пирамиду кирпичи. Но зато отдельно взятый кирпич или звено копировал так быстро, что моргнуть не успеешь.

Иоанн наказал Булатовичу переправить артефакт, ниспосланный Иисусом, в Африку и там начать строительство монастыря. С тритоном на шее Васька и уплыл на родину, а Александр Ксаверьевич обещал, что обязательно найдет его для исполнения великой миссии. Вот она и началась.

Строительство плавучего средства у монахов немного затянулось — мрамор был слишком тяжел для бревен, и плот все время приходилось наращивать, но в конце концов и этот этап долгого путешествия остался позади. Ранним апрельским утром Александр Ксаверьевич с Василием оттолкнулись самодельными веслами от берега и поплыли к острову.

Провозившись полдня с перетаскиванием мрамора на берег, мужчины сели отдохнуть.

— Батюшка?

— Что, Васенька?

— А можно я попробую?

— Что попробуешь?

— Чудо сотворить...

— Ты же сам говоришь — лучше быть голодным, чем уставшим.

— Я все равно уже устал. Дозвольте, батюшка!

— Куда тебя денешь, валяй, твори. Реликвия-то все равно при тебе.

Васенька встрепенулся, встал на колени, трижды осенил себя крестным знамением, вынул из-за пазухи тритона, сжал в кулаке и прикоснулся к мраморному блоку. До сих пор он удваивал только золотой империал, с которым приплыл в Джибути Александр Ксаверьевич. Сейчас святой реликвии предстояла задачка посложнее.

Запахло грозой. Юноша так и стоял на коленях перед мрамором, не открывая глаз, и читал про себя «Отче наш». Одежда Василия прилипла к телу, волосы зашевелились, вдоль позвоночника началось покалывание.

— Хватит, отрок, а то мы точно устанем сегодня! — оборвал воспитанника Александр Ксаверьевич, и отрок распахнул глаза — голубой и зеленый.

Теперь мраморных блоков было восемь.

— Ты как? — спросил у Васеньки Булатович. — Как себя чувствуешь?

— Голова немного кружится, а так — хорошо, — ответил юноша, и тут же из носу у него хлынула кровь.

Александр Ксаверьевич оттащил воспитанника в тень, вытер кровь, положил на лоб мокрую тряпицу, другую прижал к носу Василия.

— Нельзя так, — ласково говорил Булатович. — Подвиг подвигом, а совсем изнурять себя нельзя. Кто ж иначе чудеса творить будет?

— У меня это давно уже, батюшка. Слаб я телом.

— Ничего, зато духом силен. Вот построим обитель, станешь в ней настоятелем...

Больше в тот день они не работали. Попили чаю, привезенного с собой в бутыли с того берега, дождались вечера и погребли обратно к биваку.

В лагере их ждал сюрприз — поручик Курбанхаджимамедов. Он вышел из лесу с винчестером наперевес.

— Поручик? — удивился Булатович.

— Он самый, Александр Ксаверьевич. Не усидел в Петербурге, любопытство одолело.

Он подошел к угасающему уже костру и подбросил дров.

— Да вы присаживайтесь, господа, что вы так смотрите, будто призрака встретили. Свой я, свой.

Монахи нехотя присели, завороженно глядя на винчестер.

— Вас оружие смущает? Ох, простите, я тут недалеко видел стаю гиен, поэтому и держал оружие наготове. Прошу меня извинить. — С этими словами Курбанхаджимамедов встал и повесил винтовку на торчащую из песка корягу. — Все? Теперь, надеюсь, я перестал вас смущать?

— Зачем вы вернулись?

— Александр Ксаверьевич, вы, очевидно, не расслышали в первый раз. Меня одолело любопытство — что за тайны мадридского двора разыгрываются за моей спиной. Согласитесь, я рисковал своей жизнью и имею право знать. Я некоторое время наблюдал за вами с почтительного расстояния и сам во всем разобрался. Признаюсь, что впечатлен. Особенно трюк с кирпичами...

— Это не трюк, это чудо! — воскликнул Василий.

— Возможно, юноша, но я материалист и в чудеса не верю. Тот, другой молодой человек с такими же глазами тоже умудрялся творить что-то похожее на чудо. Полагаю, вся хитрость в металлическом амулете. Я видел скорпиона, обезьяну, а у вас что?

Монахи молчали. Александр Ксаверьевич весь напружинился, готовый броситься врукопашную, но поручик покачал головой.

— Сколько вам, господин ротмистр? Сорок? А мне едва тридцать исполнилось. Я быстрее вас, сильнее, я регулярно упражняюсь в стрельбе. Оп! — в руке поручика оказался самозарядный пистолет Манлихера. — Юноша, будьте так добры, передайте мне вашу реликвию. Обещаю — никто не пострадает.

Серый от гнева Василий, весь дрожа, снял с шеи шнурок с тритоном и медленно протянул Курбанхаджимамедову. Поручик взял артефакт. Глаза его сразу поменяли цвет с карих на голубой и зеленый.

— Вижу по вашим лицам, что сработало. Что ж, а теперь попробуем...

Поручик сжал тритона в кулаке и стал ждать. Но ничего не происходило.

— Любопытно, — усмехнулся он после минутного ожидания. — В чем секрет?

Поручик вопросительно посмотрел на Василия, но юноша упрямо сжал губы. Курбанхаджимамедов перевел взгляд на Булатовича, но тот тоже не произнес ни слова. Хмыкнув, поручик попытался повторить фокус не с пистолетом, а с деревянной палкой. Ничего не получилось.

— Хорошо, сдаюсь — я чего-то недопонял в увиденном. Юноша, продемонстрируйте, как это работает.

Тритон снова оказался в руках Василия. Юноша взволнованно посмотрел на наставника.

— Нет, я сам, — сказал Александр Ксаверьевич и забрал реликвию.

— Только, пожалуйста, без подвигов, — предупредил Курбанхаджимамедов.

Булатович не ответил. Тритон неприятно пульсировал в сжатой ладони, Александру Ксаверьевичу никогда не нравилось это ощущение — будто тритон был живым.

— Василий, дай мне империал, — велел иеромонах.

Монашек встал и положил на раскрытую ладонь наставника золотую монету. Тотчас воздух наполнился едва слышным потрескиванием и сладковатым запахом озона, а в песок одна за другой начали падать, поблескивая кровавым цветом в лучах заходящего солнца, империалы. Три, четыре, пять...

— Как это у вас получается? — зачарованным голосом спросил поручик.

Александр Ксаверьевич не отвечал. Он продолжал осыпать африканскую землю русским золотом, монеты уже с тихим звяканьем начали падать одна на другую, перед священником образовалась довольно крупная куча золота.

— Все, хватит, я понял, — крикнул поручик, и тогда Александр Ксаверьевич швырнул тритона в лоб Курбанхаджимамедову.

Грянул выстрел, Василий зажмурился. Однако спустя мгновение услышал яростное сопение двух мужчин. Монах открыл глаза и увидел, как в песке кувыркаются, словно два льва, Булатович и поручик.

Священник и впрямь оказался не так быстр и ловок в движениях, да и сила, видимо, была не та. Поручик легко выворачивался изо всех захватов и старался дотянуться до голенища, за которым у него виднелся нож. Вскоре ему это удалось, и поручик тремя едва уловимыми выпадами располосовал Булатовичу плечо, бедро и щеку.

— Все, хватит, — крикнул он ринувшемуся в последнюю отчаянную атаку Антонию. — Я не хочу вас убивать, Александр Ксаверьевич. Отдайте мне эту безделушку, и мы расстанемся добрыми друзьями.

— Иди и возьми, — прохрипел Булатович и попытался выбить нож из руки Курбанхаджимамедова. Вместо этого получил глубокую резаную рану в боку и удар обухом по затылку. Священник со стоном рухнул.

×
×