Завещание рыцаря

- Почему вы напали на меня в дни перемирия между нашим королём, да хранит его Господь на вечные времена, и вашим султаном? - бешено спросил рыцарь. - Говори, если хочешь жить!

- Проклятый франк! - прохрипел сарацин на хорошем германском. - Вас нужно убивать везде… всегда, подлый грабитель! Мира с вами… не может быть. Ты победил, пустоглазый пёс… но ты не услышишь, как я молю о пощаде!

- Не нужны мне твои мольбы, - неожиданно печально сказал рыцарь. - Я не убиваю безоружных… даже неверных.

- Вы… вы испоганили нашу землю, собаки!… - сарацин задохнулся от злости - и вдруг… всем телом подался вперёд, вгоняя кинжал в глазницу своей маски.

Рыцарь отпрянул - но было уже поздно.Он тяжело поднялся на ноги, качая головой:

- Видит бог, я не хотел этого - пусть бы он жил, - пробормотал он, вытирая кинжал, а потом - меч о край полотнища, закреплённого на рогах шлема. - Не будь слишком суров к этому отважному, Господи… - он перекрестился и только теперь обернулся к своему спасителю.

Тот уже спешился и, закинув за спину щит, стоял возле своего коня - широко расставив ноги и положив ладонь в кольчужной трёхпалой перчатке на рукоять меча. Скалящаяся маска шлема была бесстрастной, словно скрывала не живого человека, а призрака. Неожиданное его появление и молниеносная победа над тремя врагами могли навести на такую мысль даже отважного человека… но, во всяком случае, призрак был призраком рыцаря, а значит - надлежало быть учтивым. Поднеся обе руки к голове, рыцарь снял шлем, взяв его на сгиб локтя. Открылось загорелое, потное лицо юноши - мокрые длинные волосы цвета бронзы, большие зелёные глаза, похожие на воду лесных озёр далёкого родного Севера.

- Я благодарю тебя за помощь, отважный рыцарь, - сказал юноша по-английски. - Понимаешь ли ты мой язык? Если да - назовись, чтобы я мог знать, кто спас жизнь сэра Энтони лорда Колвилла, графа Мерсии и рыцаря короля Иерусалимс-кого Фридриха?

Кольчужная трёхпалая рука неспешно поднялась, откинув вверх львиную маску. Воин оказался не старше спасённого им рыцаря, русоволосый, с только-только появившимися первой бородкой и усами, такой же загорелый и мокрый от пота.

- Андрей Лобан, бронный боярин храброго князя рязанского Юрия Игоревича, - сказал он по-германски. Англичанин наморщил лоб, вслушиваясь в странно звучащие слова, потом разочарованно ответил на том же языке:

- Так ты схизматик…²⁴ Я готов с тобой биться, рыцарь из Руси, чтобы рукой своей доказать правоту Святой Церкви!

Молодой боярин сурово нахмурился, рука его снова потянулась к мечу… но уже через миг, покачав головой, он сказал тревожно:

- Где тебе сейчас правоту церквие своей рукой доказывать, рыцарь Энтони. Ты кровью исходишь, не поднимется рука-то…

Англичанин метнул быстрый взгляд на свою руку. Кровь уже не капала, а несколькими струйками бежала из-под рукава, струилась по перчатке. Вдали послышался какой-то странный звон - будто звонил колокол часовни Святого Джорджа. Фигура рыцаря-схизматика как-то непонятно колебалась, словно он и впрямь был всего лишь призраком. Губы стали непослушными, онемелыми, но сэр Энтони успел прошептать:

- Не надо мне помощи твоей… уходи, а умереть я могу и сам…

После чего тяжело рухнул в пыль на площади.

…Он пришёл в себя, когда вокруг было темно. Ни тяжести доспеха, ни сухого ветра, ни живых звуков - ничего не было, только душная темнота. Юный рыцарь никогда ничего не боялся, но сейчас понял - его похоронили заживо! Сэр Энтони вскинулся и закричал…

Скрипнула дверь - и наваждение растаяло. Он лежал на полу в тёмной хижине, укрытый плащом - и в отсветах костра, упавших с улицы, увидел рядом своё оружие, доспехи - а в дверном проёме - русского рыцаря, который стоял, опершись руками о косяки и с добродушной улыбкой смотрел на него.

- В себя пришёл - и славно, - сказал русский, - а сейчас есть будем. Голодный?

Энтони покосился на своё плечо. Оно было умело забинтовано льняной тряпкой и почти не болело. Англичанин вздохнул и признался:

- Очень.

ГЛАВА 22.

Уверен, что никого из вас не обламывали так, как обломали нас в Татариново. Мы вступили в это большое село, протянувшееся по берегу Цны, чуть ли не парадным маршем; будь у нас с собой сапожный крем, я бы надраил "гриндерсы". Такие надежды были у нас связаны с этим селом…

Насколько мне было известно, когда собирают разные там сказания и предания - опрашивают всяких бабулек и дедулек, об этом и Олег Никитович говорил.Я почему-то был совершенно уверен, что мы отыщем подходящую кандидатуру, оперативно устроимся к ней на ночлег, и престарелый житель (жительница), поставив перед нами сковороду жареной картошки и подперев щёку рукой, ночь напролёт будет рассказывать нам легенды родного края, в которых мы и найдём неоспоримое подтверждение нашим теоретическим выкладкам.

Бабули и дедули в селе, конечно же, были. Но уж больно какие-то деловитые, непохожие на хранительниц фольклорной мудрости. Правда, четвёртая по счёту уделила нам минутку и посоветовала, что, мол, "если это по исторической части - сходите-ка вы в школу, там найдёте учителя по географии Анатолия Борисовича, он вас, если захотите, в краеведческий музей сводит и расскажет, чего вам там нужно."

Мы двинулись к школе. Оставалась ещё надежда, что учитель проработал тут лет пятьдесят, он окажется мудрым старичком - возможно даже последним хранителем бережно записанных преданий и легенд…

…- Какая, к чёрту, школа летом? - поинтересовался у меня Энтони, когда мы, вывесив от жары языки на плечо, вошли под тень берёзовой аллеи, в конце которой виднелось двухэтажное здание, вполне солидное для сельской школы.

- Июнь, - коротко пояснил я. - Практика.

- Эй, а ты? - неожиданно прищурился Энтони.

- Я забил, - так же коротко ответил я на школьном жаргоне - Энтони, как ни странно, понял.

Школа была в своём обычном летнем состоянии, которое всегда выводит меня из равновесия. Мне почему-то грустно и неприятно видеть всё это - парты и столы пирамидой в коридоре, полосы побелки на полу, стопки портретов вдоль стен, кучи карт на подоконниках, пустые классы. Не могу объяснить - просто так чувствую.

Ученики на практику ещё не пришли - рано, конечно. Но несколько учителей сидели над бумагами в учительской. Вот ещё что мне тоже странно и любопытно. В раннем дестве я думал, что у учителя вся работа - поболтал нам на уроке, а потом марш домой. И только недавно, если честно, узнал, что большинство учителей весь июнь работают. Если не с нами на практике - то вот так же сидят, что-то пишут, чертят, заполняют… Да. Ну вот так. Постучавшись в открытую дверь и с надеждой глядя на пожилого седого мужчину, стоявшего около шкафа и доставашего из него какие-то бумаги, я кашлянул и спросил:

- Извините, а можно Анатолия Борисовича.

- Ваши краеведы пришли, - не поворачиваясь, сообщила полная женщина, перебиравшая книги и что-то записывавшая по временам на лист. - Толя!

К нам обернулся мужчина лет тридцати, в спортивном костюме, рослый и плечистый.

- Это не мои, - информировал он коллег, и вся учительская обернулась к нам, оставив свои дела. Я почувствовал себя даже неудобно, но Энтони решительно взял инициативу в свои руки:

- Извините, но нам посоветовали обратиться к вам, как к знатоку краеведения, - деловито сказал англичанин. - Вы не могли бы нам уделить хотя бы четверть часа?

- Могу и больше, - мельком взглянув на часы, пообещал Анатолий Борисович и, выходя из учительской, сказал белокурой женщине - она единственная была тут в платье: - Анна Васильевна, если вдруг понадоблюсь - я у себя в кабинете, - и дружелюбно предложил нам: - Выкладывайте, в чём проблема и чем могу помочь?…