Тир на Олдриджской заводи закрылся вскоре после полудня, когда у стрелков вышли патроны. Глядеть стало не на что, и зрители быстро разошлись. Мой приятель ушел одним из последних:

— Перед уходом я еще раз как следует посмотрел на китиху. Она плавала как ни в чем не бывало. Фонтан пускала чистый, без крови, но пониже, чем раньше, и всплывала почаще. Может, просто устала.

Он задумчиво помолчал и добавил с явным смущением:

— Неприятно было потом вспоминать этот день. Опозорили они нас, весь город опозорили...

Вернувшись с далекой прогулки и ничего не зная о событиях в Олдриджской заводи, мы с Клэр наслаждались приятной усталостью. Исчезло нервное напряжение, не покидавшее нас в течение нескольких месяцев странствий. Внешний мир с его катастрофами и суетой остался где-то далеко позади и словно перестал существовать. Укладываясь спать в тот вечер, я подумал, что редко в моей жизни бывали дни такого полного душевного покоя. Вот тогдашняя запись из дневника Клэр:

«Как хорошо снова вернуться к людям, живущим простой и здоровой жизнью. Мы по ним очень соскучились. Хочется думать, что их никогда не затронет эгоизм и жестокость, завладевшие уже почти всем цивилизованным миром и поглотившие его, точно туман...»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ночью из скованных морозом бэрренсов задул пронзительный норд-ост, и к утру небо над Бюржо закрыли низкие, быстро летящие тучи. В такую погоду лучше всего сидеть на кухне у плиты, что и делали все, кто мог себе это позволить. Немногие рыбаки вышли в тот день в море. Но заводские рабочие — мужчины, женщины и даже четырнадцатилетние дети, — сгибаясь под порывами ледяного ветра и пряча покрасневшие от мороза лица, отправились на свои рабочие места, где долгими часами, стоя на холодном цементном полу, они онемевшими руками потрошат рыбу, которая сплошным потоком идет по конвейеру из брюха океанского траулера, ошвартованного у заводского причала.

О китихе из Олдриджской заводи в тот день почти не упоминали. Тем, кто лично наблюдал воскресные события, обсуждать их не хотелось. Сдержанность эту отчасти объясняет письмо, которое год спустя я получил от священника из Бюржо.

«Не думайте, что люди, бывшие в то воскресенье в Олдриджской заводи, ведут себя так всегда. Многие из них потом очень раскаивались. Ведь стреляли всего несколько человек, а остальные вовсе не имели намерения причинять киту боль. Они только наблюдали за стрельбой, и это зрелище их взбудоражило. А потом многие из них раскаивались. На следующий день им было очень неприятно, хотя они, может быть, и сами не понимали, почему...»

Вокруг китихи действительно возник своего рода заговор молчания. Только этим и можно объяснить тот странный факт, что, хотя мы с Клэр жили всего в трех милях от Олдриджской заводи, никто не сказал нам ни слова о случившемся. Оуни Стикленд, Симеон Спенсер, дядя Арт и остальные наши друзья и соседи, которые всегда с готовностью — чтобы не сказать с удовольствием — информировали нас обо всем, что происходило в Бюржо, на этот раз даже не обмолвились о китихе.

Не знали мы о ней и в понедельник утром, когда братья Ганн с опаской входили в Олдриджскую заводь на своей лодке.

— Конечно, она могла уже и сдохнуть от пуль, — рассказывал потом Кеннет, — но мы думали, что скорее всего она просто сильно изранена. Потому-то мы и боялись! Даже от подбитого оленя никогда не знаешь чего ожидать, а тут этакая громада, в которую, может, тысячу пуль всадили. Разве угадаешь, что ей в голову придет? Ей только хвостом махнуть — и мы уже на том свете.

Они нерешительно вошли в пролив, а дойдя до заводи, заглушили мотор, чтобы сперва разведать обстановку. Ничто, кроме ветра, не нарушало спокойной поверхности Олдриджской заводи. Братья прождали с четверть часа, но китиха не появилась. Они снова завели мотор и двинулись через заводь, но не прошли и ста метров, как китиха всплыла неподалеку. Вдохнув, она начала погружаться, направляясь в сторону лодки. Рыбаки резко свернули к берегу и налегли на весла, понимая, что дорога каждая секунда и одним мотором тут не обойтись. Они гребли изо всех сил и вдруг с ужасом увидели, как прямо под днищем лодки появилась громадная голова китихи. Кеннет решил, что пришел его смертный час.

— Стал я прощаться с жизнью, — рассказывал он. — У меня и сомнения не было, что она отомстит нам за все свои мучения. Испугался, говоришь? Да я трясся, как последняя дворняга!

Но Кеннет ошибался. Величественно проплыв под лодкой, китиха ушла в глубину и вынырнула в противоположном конце заводи. Все еще не оправившись от испуга, братья Ганн поспешили убраться в залив Га-Га, где в течение нескольких часов сражались с ледяным ветром, волнами и тяжелыми сетями. С облегчением вернулись они в спокойные воды заводи. Однако китиха все еще внушала им опасения, и поэтому, едва выйдя из протоки, братья пристали к берегу и принялись потрошить свой улов.

Пока они работали, китиха кружила по центральной, наиболее глубокой части заводи, всплывая через каждые десять минут. Войти в пролив в южном конце заводи она больше не пыталась. Пару раз рыбаки видели, как на воде вздуваются серпообразные валы; они решили, что китиха ловит сельдь.

Поведение пленницы несколько успокоило рыбаков. Держась поближе к берегу, они направились в сторону пролива, и Дуглас, увидев, что китиха погрузилась недалеко от лодки, вывалил за борт кадку сельди.

— Я не знал, станет ли она есть нашу сельдь, — объяснял он потом, — но подумал, что вреда не будет. По правде сказать, нам было ее жаль... Ведь после всего, что ей пришлось вытерпеть от людей, она нас даже не тронула.

Насколько мне известно, в понедельник никто, кроме братьев Ганн, китиху не навещал. Но во вторник...

Во вторник уже к полудню погода разгулялась, и давешние стрелки, прослышав, что китиха еще жива, решили не упустить случая еще раз позабавиться. Плохо было одно — кончились патроны. Однако охотники нашли превосходное решение этой проблемы. Как и многие другие провинциальные канадские городишки, Бюржо имеет так называемых «рейнджеров» — полувоенную организацию добровольцев, одному из которых временно присваивается чин офицера канадских вооруженных сил; он и командует городским подразделением. Каждому рейнджеру выдается боевая винтовка Ли-Энфилда. Ящики с патронами хранятся в штабе подразделения; часть их регулярно выдается бойцам для «учебной» стрельбы, а остальное хранится на случай объявления «чрезвычайного положения». Все патроны, отведенные на учебную стрельбу, в Бюржо давно израсходовали, главным образом на карибу, лосей и тюленей.

Случилось так, что среди «китобоев» было несколько рейнджеров. Во вторник утром один из них явился к заместителю командира подразделения, который, между прочим, был одним из старших служащих рыбозавода, и попросил выдать рейнджерам патроны. Он не утверждал, будто в Бюржо сложилось чрезвычайное положение. Он просто указал на то, что стрельба по движущейся мишени никому еще не вредила, а о лучшей мишени, чем «этот кит в Олдриджской заводи», и мечтать не приходится.

Патроны были выданы. Сколько именно, мне не удалось установить, но на берегах Олдриджской заводи я насчитал более четырехсот пустых гильз с отличительным знаком арсеналов канадских вооруженных сил.

Рейнджеры, по-видимому, чувствовали себя намного неловко. Возможно, они знали, что не все в городе одобряют стрельбу по китихе. А может быть, бойцов смущала незаконность их действий, поскольку в это время года не то что пользоваться огнестрельным оружием, а даже носить его за пределами города запрещается, — таков закон, принятый для защиты карибу и лосей от браконьеров.

Во всяком случае, во вторник лодки с вооруженными людьми вошли в Олдриджскую заводь лишь вечером, после того как все рыбаки покинули заводь. Рейнджеры действовали так осторожно, что никто даже не видел, как они отошли от причала. И если бы неожиданно в заводи не появилась плоскодонка с мужчиной и мальчиком, которые везли домой бочку родниковой воды из источника на берегу залива Га-Га, имена и подвиги рейнджеров остались бы неизвестными. Восемь из одиннадцати присутствовавших принимали участие в воскресном дебоше; остальные трое были весьма уважаемые горожане, которые не сумели позабавиться с китихой в воскресенье из-за своих общественных обязанностей.

×
×