Второй медовый месяц

Роза улыбнулась своим пальцам.

— Все только начинается.

— Да…

— Он ужасно робкий. Не знаю, были ли у него вообще когда-нибудь девушки.

— Он славный малый, — отметил Рассел. — Порядочный.

— Значит, ты не против…

— Не против чего?

— Если мы с Ласло съедем из дома вместе?

Рассел придвинулся ближе.

— Нет, Роза, я не против. Я очень рад за тебя.

Она всмотрелась в его глаза.

— А мама будет возражать?

— Не думаю.

— Ты ей скажешь?

Рассел покачал головой:

— Нет.

— Ну, папа…

— Ты должна это сделать сама. Ты и Ласло.

Роза сделала неопределенный жест.

— Мне правда не хочется.

— Это еще что такое? — Рассел повысил голос и выпрямился. — Что значит «не хочется»? После всего, что она для тебя сделала?

— Да я помню…

— А в чем же дело?

— Просто я знаю, как она измучилась, — объяснила Роза. — Вижу, насколько она устала, как разочарована тем, что спектакли заканчиваются, и не хочу, чтобы ей стало еще тяжелее, чтобы усилилось ощущение, что вся ее жизнь — сплошные потери. — Она помолчала и торопливо добавила: — Я просто боюсь, что ей станет горько: сначала Мэтт, потом мы…

— Мэтт? — встрепенулся Рассел.

Роза испуганно зажала рот ладонью.

— О Боже…

— Роза!

— Я не хотела, — виновато пробормотала она, — я ничего не хотела говорить…

Рассел придвинулся ближе к столу и взял дочь за запястье.

— Так что там с Мэттом? — спросил он.

Вивьен сидела у себя в прихожей возле телефонного столика. На нем лежал список всех, кого она собиралась обзвонить — одного за другим, спокойно и организованно, а когда список закончится, — подняться наверх с новой упаковкой самых больших пакетов для мусора и начать мирно, без истерик, наполнять эти пакеты барахлом Макса.

Первой в списке значилась Эди. Вивьен планировала позвонить ей первой, сообщить о случившемся и заверить, что, как ни странно, она в полном порядке, несмотря на легкое головокружение. Затем предстояло позвонить адвокату, банковскому менеджеру и Элисон в книжный магазин и предупредить последнюю излюбленной фразой авторов старомодных детективов, не обращающих внимания на слишком неудобную действительность — мол, обстоятельства завтра помешают ей прийти в магазин, но в среду она будет на рабочем месте, как обычно. Но, поразмыслив, Вивьен решила позвонить Эди после адвоката и менеджера, а не до них, чтобы сначала удостовериться: у нее все под контролем, она имеет полное право вести себя сдержанно и разумно.

Она продемонстрировала чудеса выдержки, когда обнаружила, напрямик спросив Макса о деньгах от продажи квартиры в Барнсе, что он и не думал ее продавать. Потом слегка утратила выдержку, когда выяснилось, что квартира не только не продана, но и не выставлена на продажу, так как в ней живет последняя пассия Макса, которая и не освобождает жилье, и отказывается оплачивать счета. Выдержка изменила Вивьен — о чем она впоследствии горько сожалела, — когда Макс рухнул на колени на пол ее спальни и стал уверять, что лишь она способна спасти его от ненасытной гарпии, кровопийцы, которая обирает его до последней нитки. Поэтому он и вернулся домой — к настоящей, ласковой, любящей женщине, которая вовсе не питается кастрировать его или разорить.

И конечно, после такого эпизода Вивьен проплакала всю ночь. Этого и следовало ожидать. Неожиданностью, несмотря на удручающие ощущения, похожие на адское похмелье, стало облегчение, которое принес следующий день. Облегчение было явным и несомненным, ей казалось, что она наконец-то вынырнула из трясины, которая затягивала и тревожила ее столько лет, затуманивала перспективы, не давала здраво оценить ситуацию. Макс, осунувшийся в своем шикарном велюровом халате, этим утром сказал, глядя на свой кофе: «Ты нужна мне, киска. Я хочу тебя, я люблю тебя. Прошу, прости меня, пожалуйста». А Вивьен, к собственному изумлению, сумела спокойно ответить: «Конечно, прощаю, но, увы, больше ты мне не нужен».

Сидя у телефона, Вивьен внимательно прислушивалась к своим ощущениям, как делала уже сотни раз после откровений Макса. Неужели она до сих пор любит его? Еще нуждается в нем? Нет, определенно нет. Может ли она представить себе долгие дни, месяцы и годы без него? Да, но не так определенно: ей представлялась скорее перспектива дальнейшей жизни вообще без мужчин, чем без Макса. И даже это вероятное одиночество означало только возможность быть самой собой, и эта возможность выглядела гораздо более приемлемой, чем жизнь рядом с Максом и превращение в беспокойную, льстивую, ни в чем не уверенную особу, реагирующую на его необязательность либо ледяным молчанием, либо истеричным визгом.

Она снова взглянула на список звонков. Она собиралась заранее отрепетировать каждое свое слово, обращенное к адвокату, потому что, хотя серьезный разговор предстоял лишь при встрече, важно было найти благопристойный способ растолковать ему, по какому поводу им предстоит увидеться. Пожалуй, к этому она пока не готова. У нее еще слишком путаются мысли, она не способна абстрагироваться от ситуации и отчужденно говорить о нем. Наверное, лучше сначала позвонить Эди и попросить у нее совета, как рассказать обо всем Элиоту. Только при мысли об Элиоте она чувствовала смутную тревогу.

Взяв трубку, Вивьен набрала номер Эди. В театр Эди уйдет только через час или два, а пока сможет уделить сестре хоть толику внимания и времени, которые…

— Алло! — сказала Эди.

— Это я…

— Виви, ты с потрясающим искусством выбрала именно тот момент, когда я никак не могу…

— Нет! — выпалила Вивьен. — Нет!

— Что такое?..

— Послушай меня! — крикнула Вивьен. — Послушай!

И разразилась рыданиями.

Он выключил телевизор, и в доме воцарилась пугающая тишина. Даже нескончаемый гул Лондона за окном будто отдалился. Единственный звук издавал Арси, который прыгнул к нему на колени, едва он прилег на диван, а теперь с томным видом растянулся у него на груди и громко урчал. Глаза кота были прикрыты, но Рассел знал, что Арси умеет сохранять бдительность и с закрытыми глазами.

Рядом, на пуфе, валялась вечерняя газета, стоял пустой бокал из-под вина и тарелка из-под несытного и невкусного ужина. Когда Рассел вернулся домой, там никого не было, мало того — обитатели дома ничем не указали на свои намерения, только куча вещей Бена за диваном словно бы уменьшилась в размерах. Он навел в кухне подобие порядка к возвращению Эди, приготовил себе неудачный омлет на слишком сильном огне, прикончил последнюю треть вина, оставшуюся в бутылке, расправился с кроссвордом в газете и теперь маялся на диване, гадая, почему ему так неуютно в пустом доме.

— Может, из-за ожидания? — спросил он у Арси. — Оттого, что ждешь, когда все они вернутся?

Арси зевнул. Изнутри его пасть была такой же безукоризненно чистой, как и шерсть. Вытянув одну лапу и слегка показав когти, он положил ее на шею Рассела повыше воротника рубашки.

— Не смей, — предупредил Рассел.

Арси и ухом не повел.

— Прошу, сделай одолжение, — продолжал Рассел. — Сжалься, посмотри, как я устал. Не надо вести себя по примеру остальных.

Выпрямив другую лапу, Арси вытянул ее параллельно первой. А затем медленно вонзил когти в край рубашки Рассела и в его кожу.

— Брысь! — заорал Рассел и вскочил.

Описав правильную дугу, Арси легко приземлился на ковер. Но самообладания не утратил, сел спиной к Расселу, вытянул ногу пистолетом и принялся мыться.

— Прости, — помолчав, сказал Рассел, — но ты сам напросился. Я же предупреждал.

Он сбросил ноги с дивана, поставил локти на колени. Через час Эди будет дома, и как ни соблазнительна мысль завалиться спать, перед этим искушением надо устоять. Он с трудом поднялся, взял с пуфа тарелку и бокал. Ожидание можно скоротать, сварив кофе, и покрепче.

— Ты еще не в постели? — спросила с порога Эди.