Ангелы Монмартра

На раскрытой ладони Анжа лежал маленький фарфоровый осколок. По скулам художника текли слезы. Его рука дрогнула, осколок скользнул на мостовую рядом с кровавой лужей. Маранбер взглянул на Дежана и удивился, как еще минуту назад не разглядел его совершенно седые виски.

– Прикройте труп, – вполголоса распорядился комиссар. – Ума не приложу, что теперь делать с этим мсье. Кажется, он невменяем.

– Может, отвезти его в больницу? – предложил Гастон.

– Я знаю убитую, – из толпы шагнул человек в сером котелке. – Это моя жена.

– Пропустите его! Ваше имя?

– Санжаров Петр Климентьевич. Я ее единственный родственник. Полагаю, мне нужно проехать с вами.

* * *

Лишь в девятнадцатом году комиссар Белэн раскроет ряд схожих по стилю убийств. Улики и свидетельства наведут его на след Анри-Дезире Ландрю, брачного афериста, в прошлом примерного семьянина. Этот лысый толстячок с густой черной бородой убьет десять женщин, познакомившись с ними в разное время по брачным объявлениям в газете. Первое убийство будет датировано февралем четырнадцатого. Преступления он станет совершать на вилле «Эрмитаж» в Гамбе. После шумного процесса Ландрю приговорят к гильотине. А его печь, где будут найдены полусожженные человеческие кости, промелькнет в списках одного из парижских аукционов и затеряется в чьей-то частной коллекции.

История серийного убийцы вдохновит Чарльза Спенсера Чаплина. После Второй Мировой войны знаменитый режиссер снимет о нем фильм, который назовет «Мсье Верду», и сам же сыграет в картине главную роль.

Но никто так и не свяжет смерть неизвестной акробатки с громким именем ее палача-поклонника, за которым в криминальных хрониках закрепится прозвище «Синяя Борода».

Часть III

Искра Господня

ПРОЛОГ

Париж. Суббота, 26 декабря 1914 года, 10:40 утра

– О, сударь, искренне рад вас видеть! Вы не появлялись две недели, а за это время я подготовил кое-что любопытное. Изволите взглянуть-с?

И где еще так сильны узы землячества, как не на чужбине?

Человек в сером прекрасно понимал молодого хозяина антикварной лавки на рынке Монтрей. Помимо книжного дела антиквар недурственно разбирался в филокартии. Но между ними была существенная разница: если торговец поселился в Париже навсегда, то Санжаров собирался вскоре вернуться домой.

Эта лавка сразу же приглянулась Петру Климентьевичу. Здесь он отыскал для своей коллекции прекрасные экземпляры старых открыток. С хозяином, двадцатипятилетним Владимиром Степановичем Бурдиным, оказалось удивительно приятно общаться на любую тему. Парень был вежлив, умен, начитан и, кроме того, обладал способностью строить интересные умозаключения. Они стали настоящими приятелями, когда Володя узнал, что Санжаров в детстве часто бывал в его родном курортном городке. Услыхав об этом, молодой книголюб очень обрадовался. А после засмущался, словно не решаясь высказать какую-то просьбу.

– Смелее, молодой человек, – подбодрил его Санжаров. – Без околичностей.

– Понимаете, Петр Климентьевич… Там у меня проживает старшая сестра, Ирина Степановна. Вот адрес: улица Лермонтовская…

– Как же, улицу прекрасно знаю. Мы останавливались там каждое лето. В доме номер пять…

– На холме, где бамбуковая рощица?! – обрадовался Володя.

– Точно. А с другой стороны беседка, из которой прекрасный вид на море… Нуте-с, так что вас заботит?

– Право, неудобно… Вы обмолвились, что должны вернуться на родину.

– Да, как только завершу дела в Париже.

– В таком случае не могли бы вы передать моей сестре письмецо? – собравшись с духом, выпалил Володя.

– Но почтой письмо дойдет быстрее.

– Да, конечно… – снова стушевался парень. – Только сейчас война, заграничную корреспонденцию непременно будут просматривать, а мое послание деликатного свойства…

– Дорогой Владимир Степанович, – улыбнулся в пшеничные усы Санжаров, – вы, часом, не революционер?

– Нет, господь с вами! – замахал руками молодой человек. – Я хочу предложить ей переехать в Париж.

– Простите за любопытство, но к чему строгая конфиденциальность?

– Я могу вам довериться?.. Она вдова. А здесь я нашел ей подходящую партию. Это очень приличный господин, член Сената. В конверт кроме письма я вложу его фотографическую карточку. Можно считать, что эта просьба исходит именно от него. В таком деле излишняя огласка для известного лица… Вы же понимаете.

– Пусть так, – Санжаров задумался. – А если мой багаж решат досмотреть на таможне и потребуют распечатать письмо?

– Вот! – неожиданно просиял Володя. – Я так и знал! Я не ошибся!

– В чем же? – удивился Петр Климентьевич.

Парень перегнулся через прилавок.

– Вы – секретный агент, – шепнул он. – И наверняка работаете в имперской разведке.

– Из чего следует сей странный вывод? – изумился еще больше Санжаров.

– При упоминании о таможне вы сказали: «а если решат досмотреть», – охотно пояснил молодой человек. – Другой бы на вашем месте в этом не сомневался. Значит, у вас на руках документы, дающие право на неприкосновенность багажа. Возможно, особый дипломатический паспорт. А так как Франция и Российская империя союзники, то наверняка есть соглашения об упрощенной возможности пересечения границ стран Антанты. К тому же ваша правая рука забинтована – вам наверняка пришлось участвовать в поимке австрийского или немецкого шпиона… Возможно, я ошибаюсь. Вы не агент, а тайный военный советник и были ранены во время рекогносцировки на передовой. Я прав? – Лицо Володи лучилось торжеством.

Санжаров наклонился к парню через прилавок.

– Вы правы, – прошипел он. – Раскрыть мое инкогнито оказалось просто. Вот только теперь я буду вынужден убрать вас как слишком проницательного свидетеля.

Улыбка Володи потускнела. Парень сделался бледнее полотна и прижался к стене.

– И я сделаю это… если вы тотчас не покажете мне новые гранберговские открытки! – Санжаров хлопнул ладонью по прилавку, где под стеклом были разложены альбомы для марок, пинцеты и увеличительные стекла. – Вы чрезмерно увлекаетесь новеллами мистера Конан-Дойля и модными шпионскими романами. Лучше почитайте Жюля Верна, что ли. Он познавателен и не так вреден для молодых умов. А моя забинтованная рука – след одной бытовой неприятности, не больше. Могу я, в конце концов, обжечься кипятком из чайника?

Володя с облегчением вздохнул. Он выложил перед Санжаровым перетянутую красной ленточкой стопку открыток.

– Вот, извольте взглянуть, это специально для вас… Только вы уж очень жестоко шутите.

– Прошу прощения, – пожал плечами Петр Климентьевич. – Но если бы ваши умозаключения оказались верны хотя бы отчасти, и на моем месте стоял настоящий разведчик, у вас могли бы возникнуть большие неприятности.

– Я решил, что могу вам доверять, – Володя нахмурился и засопел. – У вас такое располагающее лицо.

– А вы думаете, что в охранке служат лишь отталкивающие личности? Могу присягнуть, Владимир Степанович, что там по большей части очень приятные люди… О, это действительно подходит!

Санжаров выудил из стопки открытку с изображением ангела, который сидел на краю то ли разлома в земле, то ли окопа. У ангела были черные крылья, и темная шестиконечная звезда витала над укутанной легким покрывалом головой. Он устремлял вопрошающий взор к небесам, а в руке его пылал огненный меч.

– Эта картина изображает войну, – пояснил Володя. – Киев, издательство «Рассвет»… Вы так быстро всё просмотрели?

– Да, – Санжаров вынул из кармана бумажник. – Спасибо, здесь много интересного. И эти, немецкие рождественские – самые веселые и добродушные. Я вообще люблю цветные открытки. Благодарю за доставленное удовольствие. Возьму всю пачку. Сколько я должен?

– Ну… германские открытки во Франции начинают особо цениться… Всего лишь тридцать франков, так как, признаюсь, они мне достались за бесценок. Сейчас мало кто интересуется филокартией, люди всё больше скупают продукты. Как бы ни случился голод. Теперь всё идет на нужды фронта, – Володя сокрушенно покачал головой. – А победу-то обещали к зиме. У католиков прошло Рождество, скоро Новый год, а войне ни конца ни краю. Знаете, на чью долю выпадет больше всего испытаний? Конечно же, нашей многострадальной родине… – На глазах парня появились слезы, и он, спрятав взгляд, на мгновение исчез за прилавком. – А, чего там… Вот, берег для себя. Она меня как-то утешала. Станет тошно на душе – посмотрю, успокоюсь, порадуюсь… Теперь открытка ваша. Вы все-таки не можете оказаться плохим человеком, я чувствую. Нет-нет, не надо денег. Это подарок.