Ангелы Монмартра

Художник начал лихорадочные поиски под столом, под шкафом, посмотрел за стопкой тетрадей. Ничего. На оружейном ящике тоже нет. Снова открыл шкаф, отодвинул обувь, заглянул в карманы курток и, совсем отчаявшись, сунул руку под пробковый шлем. Пальцы наткнулись на твердый предмет, а под ладонью зашелестела бумага. Анж вытащил записку и поднес к свету.

«Мсье Анжелюсу Дежану. Я знал, что вы непременно заглянете сюда. Будьте осторожны. Надеюсь, вас не слишком потрясет эффект от данной субстанции. Возможно, вам это покажется особенно интересным. Принимать внутрь в малых количествах».

Слово «особенно» было подчеркнуто двумя жирными линиями.

Уже не сомневаясь, что именно он обнаружит в шкафу, художник откинул шлем. Огонек свечи отразился на белоснежной поверхности ореха той-той.

* * *

…Я видел эту маску на лице смуглой девы. Но прошло долгое время, прежде чем мне открылся лик неведомой богини, схожий с ликом Светланы. Быть может, мсье Соваж узнал ее сразу. Но почему тайна открылась ему так быстро? Или всеведущая богиня решила сделать его своим посредником между мной и Светланой? В чем истинный смысл послания?..

Анж взглянул на маску и обомлел: ее поверхность покрылась крупными каплями. На столе образовалась темная лужица.

Вот оно, сумасшествие. Всё возвращается. Как тоскливо на душе…

Это отчаяние. Нет, не поддаваться!..

Художник, как зачарованный, опустил скорлупу в карман, задул свечу и покинул комнату. Он осознавал только одно: плачущая маска подала ему знак. Вновь накатил острый приступ страха. Но вместе с ним пришло ощущение надежды.

Уже на пороге потаенной комнаты, подчинившись внезапно нахлынувшему порыву, Анж выхватил из кармана скорлупу, быстро откупорил ее дрожащими пальцами и сделал большой глоток. Голова тотчас закружилась, перед глазами вспыхнул огненный туман. Маски на стене мгновенно отдалились.

Опустевший сосуд утонул в мягком ворсе старинного ковра.

* * *

…Светлана жива, только заблудилась среди чужих миров. Где-то там, посреди безмолвной пустоты, ее качает цирковая трапеция. Больше нет мира, где горят корабли, прибой выбрасывает на берег разноцветные раковины и ласкает ноги печальной красавицы, по своей воле обрекшей себя на свидание с жертвенным ножом. И нет пут на руках, неподкупных стражей принятого решения, крепких пут, чтобы не было соблазна отказаться, свернуть с пути, на который обрек себя маленький прекрасный божок. Этот мир выполнил свое назначение и растворился в пустоте, уступил место летящей под невидимым куполом перекладине. Здесь нет времени. Стальные качели никогда не закончат свое движение, если…

…смутная надежда. Оказывается, она выглядит как кисть из мягкой беличьей шерстки. Рука сама тянется к ней, опережая разумные аргументы, которые пытается навязать здравый смысл…

Где-то, еще выше трапеции, толстощекий сусальный ангел дует в трубу. Это страшно. Ангелы просто так не трубят. Под медный звук их духовых этюдов рушатся стены городов и ломаются самые главные печати. Эй, крылатый малыш, лучше возьми кисть, обмакни ее в яркий лимонный кадмий и нарисуй побольше радостных звезд – там, где, вцепившись в тянущиеся из пустоты канаты, раскачивается в пустоте одинокий Светлячок…

* * *

…Рот переполнен жгучим ядом.

Анж успел привыкнуть к тому, что возвращение из мира грез связано с неприятными ощущениями. Сильно зудела нижняя губа, прокушенная во время падения на ковер. Художник преодолел слабость и направился в комнату Светланы.

Работа – то единственное, чем художник собирался заглушить душевную боль. Вместо микстур, порошков и мазей – кисти, льняное масло, тонкая дощечка палитры с разводами красок. Да еще полупустая бутылка коньяку.

Он всю ночь без устали работал маслом. К утру основная композиция была завершена. После возвращения с кладбища Дежан готовился приступить к детальной проработке.

* * *

Восемнадцатого декабря в десять утра на Страсбургском бульваре Анж нанял фиакр и отправился к кладбищу Монмартр.

Пятница обещала быть солнечной. Ночью был снегопад, и сейчас сугробы ярко искрились в утренних лучах. Под монотонный перестук копыт конной упряжки Дежан кутался в пальто и оглядывал фасады домов. Дважды к его экипажу подбегали бойкие разносчики газет, но художник вяло отмахивался.

Его ничто не могло заинтересовать. Даже предстоящая встреча не вызывала волнения. Чувства прятались глубоко и не причиняли излишнего беспокойства. Да, вскоре он познакомится с мужем Светланы. И что дальше? О чем расскажет господин Санжаров? Просто откроется еще один фрагмент мозаики, еще одна частичка жизни Светланы – не той девушки, которую знал Дежан, а прежней, еще акробатки, выходившей на манеж под аккомпанемент циркового оркестра. Могут быть и истерические укоры, мол, не уберег, позволил погибнуть, теперь забудь о ней, не смей появляться у ее могилы, у тебя нет на это прав. А взамен, так и быть, получи дом в Париже.

Анж размышлял, как ответить в этом случае. Он искал убедительные доводы, но вскоре понял, что начинает оправдываться перед самим собой. Будь что будет. Важен лишь неоконченный портрет Светланы.

У площади Пигаль фиакр ненадолго остановился, чтобы пропустить кавалерийский полк, затем покатил дальше, к улице Коленкур. Возле кладбища Анж отпустил извозчика и зашагал по узкой аллее. Сторож без труда указал, где находится могила Светланы: русских здесь хоронили нечасто.

Вот он, припорошенный снегом холмик, деревянный крест и медная табличка.

* * *

Светлана Ивановна Моравская-Санжарова, 11 апреля 1889–5 сентября 1914 гг. Ты рано ушла из жизни. Прости и покойся с миром.

* * *

Анж вздохнул и положил рядом с крестом букетик фиалок. Ему казалось, будто Светланы здесь нет и могила пуста.

Отчего я так думаю? Кто внушает мне эту мысль? Я же держал на руках ее тело!..

Он присел на корточки и с нежностью погладил холмик. Где бы ты ни была, я помню о тебе. Хоть иногда навещай меня во снах и вечно улыбайся с холста.

…ты жива, жива, ты осталась среди чужих пространств, качаешься на неведомо кем подвешенной трапеции, не веришь в смерть и, быть может, надеешься на спасение…

* * *

– Трогательно, – чужой голос спокоен.

Анж, который только что был на пороге какого-то важного открытия, раздраженно обернулся.

Да, вот так он и представлял Санжарова. Военная выправка, крепкая фигура, будто влитая в серое пальто простого, но добротного покроя, щегольские белые перчатки. Кожа на скуластом лице желтовата, светлые усы аккуратно подстрижены. Голубые глаза поблескивают из-под полей серого, под цвет пальто, котелка. Этот человек решителен, опасен и наверняка жесток. Анж неторопливо поднялся. Они открыто смотрели друг другу в глаза.

– В вас чувствуется сила, – в голосе офицера Дежану почудилось разочарование. – Будем знакомы. Санжаров. Петр Климентьевич.

Бывший муж Светланы сдернул перчатку и протянул художнику сухую крепкую ладонь. Анж не замедлил ответить на рукопожатие. Офицеру это явно понравилось.

– Можете не утруждать себя объяснениями, – прямо сказал он. – Я всё знаю. Такова судьба – моя, ваша, Светланы. Мы знали, на что идем.

– О чем вы? – удивился художник.

– Всё о том же, – Санжаров кивнул в сторону аллеи, предлагая Дежану пройтись. – Обойдемся без церемоний. Пароль для вас – Спектакль.

Анж решил, что ослышался. Офицер как ни в чем не бывало продолжал:

– Я же сказал, что знаю всё. Не следовало так опрометчиво бросаться в авантюру. Теперь поздно. Раскаянье оставьте для Страшного Суда. Но я также понимаю, что вам тогда не у кого было спросить совета. Искушение спасти мир. Поверьте, я бы и сам не устоял перед соблазном. Только вот вопрос: Андрей Всеволодович, вы довольны ценой, которую заплатили?

– Кто вы? – спросил Дежан.