Медвежий ключ

Какой-то посторонний звук вторгался в мысли… Мышь под полом? Бурундук? Нет… Кто-то тяжелый осторожно встал около двери. Ваня не мог бы объяснить, какие именно звуки сказали об этом. Он просто знал это — и все. Дверь еле слышно скрипнула — это «кто-то» зацепил ее, мягко потянул на себя. Ваня двинулся в ту сторону, и явственно услышал сдержанное мощное движение.

Аккуратно, почти что с извращенным сладострастием Иван разломил оружие, положил по пулевому патрону во все четыре ствола. Скинул сапоги. Слабо, но все же грохнуло по полу. Дыхание за дверью прекратилось. Вот он стоит, напрягая чудовищные мускулы, абсолютно неподвижно; так умеют только животные и люди самых первобытных племен. Ваня тоже застыл в страшно неудобной позе, затаил дыхание…

Снаружи… нет, даже не скрипнула, еле зазвучала доска — зверь переменил лапу. Колыхнулся воздух, выпущенный из легких. В одних носках, практически бесшумно, Ваня заскользил навстречу. Если вставить ствол между досками, как раз напротив щели, ударить разрывной пулей…

Что-то остановило Ваню уже возле самой двери. Какой-то слабый, неявный отзвук… Бледная тень звука шла, как будто, сверху. Там, наверху, был чердак — примитивный чердак его избушки; двускатная толевая крыша возвышалась над брусьями и земляной засыпкой. Брусья скрипели? Или у него галлюцинации? Вроде бы, один слегка просел… Ага, вот сеется сквозь брусья, проникает в комнату мельчайшая пыль. Не зная заранее причины, этого можно было и не заметить. Повторились движение бруса, и снова — легкое сеянье пыли. Зверь прошел вдоль всего чердака. И все исчезло. Он остановился? Он ушел? Наверное, все-таки стоял. Ведь спрыгни с чердака такая туша — был бы хоть какой-то звук. Затаив дыхание, Ваня стоял в нелепой позе, подняв одну ногу.

Останься зверь с той стороны чердака, где дверь, Ваня знал бы, что делать. Там один из брусьев затрухлявел; брус заменили куском старой доски; эта доска легко пропустила бы пулю. Но там, на противоположном от двери конце баньки, шли только брусья толщиной в две руки. Стрелять между брусьями? Ваня осторожно переместился поближе, кляня скрипучий пол. Не чтобы стрелять — просто чтобы быть поближе.

Движение за окном?! Не веря собственным глазам, Ваня увидел медведя. Зверь вышел из-за дома, преспокойно прошел по тропинке, исчезая в траве, за избушкой. Зверь почему-то не берегся. Шумно, гулко выдохнул. То ли задел избушку, то ли преднамеренно потерся.

Ваня еще видел этого медведя, еще не отмелькал в просветах силуэт, а с глухой стороны избушки, на противоположном от дверей конце, раздался звук тяжелого прыжка: кто-то очень массивный опять запрыгнул на чердак. Еще раз шумно вздохнул, судя по звукам — лег; в этом месте его было не взять.

Слов не найти, в какое обалдение пришел Иван… Их двое?! С каких пор медведи ходят парами? С чего это они стали охотится в стае?! Какое-то время парень тупо таращился в пространство, чувствуя, что весь мир становится дыбом.

Впрочем, что бы не происходило, Иван не в силах ничего изменить. Ладно, теперь будем жить так, прямо вот со стаями медведей. Ваня наколол лучины, разжег печку. Специально для медведя сунул в печку промасленной ветоши, кусок резины, плеснул воды — чтоб дыму было больше и вонючей. Вскипятил всю воду, сделал крутой чай, сварил макароны. На чердаке — ни звука, ни движения.

Плыли долгие, густые сумерки начала августа. Ваня поел, попил чаю. Думалось о кабарге, скальных крючьях и мясе, ценах на кабарожью струю и покосившемся заборе… Сначала пришлось переключать себя на все это от медведей чуть ли не силой. Потом о делах думалось лениво, само собой. Кажется, он видит медведя…

Первые несколько минут он был не в состоянии понять, что происходит. Опять гулко ударило сердце. У окна, метрах в пяти, сидел медведь. Сидел, как крупная собака, на заду, с интересом глядя внутрь избушки. Только бы не показать! Охота многому научила Ваню, сформировала качества, не слишком свойственные городскому парню его лет.

Иван и не подумал метнуться за оружием, даже не стал фокусировать на медведе взгляд. В очередной раз отхлебнул из кружки, поставил. Достал новую папиросу. Уронил спички. Помотал головой, ругнулся. Наклонился мотивированно, с полным основанием исчезая из поля зрения. Присел на корточки. Мягко, не шумя, потянул к себе двустволку, так же мягко поднимал тело, одновременно вскидывая оружие. Будем справедливы — пуля легла точно там, где только что сидел медведь. Как ни дико, Ваня даже почувствовал удовольствие — ведь времени целиться не было, он бил навскидку. Один из лучших в его жизни выстрелов. И тем не менее проклятый зверь успел, и был уже за углом, возле двери, в недосягаемости.

Ваня вплотную приблизил лицо к окну. Какая-то глыба торчала из-за угла. В сгущающейся темноте сверкнули зеленые искры. Ваня встретился с медведем глазами, и разделяло их полтора метра. Ваня моргнул, и головы уже не стало. Может быть, и не было? Нет, надо было верить, что была. Нельзя перестать верить собственным ощущениям.

Одновременно кто-то заскребся наверху, на чердаке, удовлетворенно вздохнул, и балки немного просели. Судя по звукам, огромный зверь, втрое тяжелее человека, вытянул ноги и выдохнул, весьма довольный жизнью. Может быть, Ване показалось, но как будто пахнуло тухлятиной — типичным медвежьим «ароматом».

Выглянул: голова зверя торчала из-за угла. Ваня потянулся за ружьем — голова моментально исчезла.

Ну что ж… Будем, значит, так и жить. Медведь… Ну и что, что медведь? Ну да, вокруг избушки ходят и даже прямо на нее забрались звери — огромные, бурые, весом килограммов на двести. У зверей громадные когти, длинная злая морда с клыками сантиметров по пять, что тут поделаешь. А самое худшее — непонятные они какие-то, эти медведи. Но в конце концов, и пусть себе шатаются вокруг. Избушка сложена из кедровых бревен толщиною в две руки. Окно маленькое, дверь теперь зверю не выломать. Еды и даже воды хватит на неделю.

Вот, конечно, проблема уборной… Умозрительно можно было еще представить, что он открывает дверь, одной рукой держит ружье… Или что он делает это в разбитое пулей окно. Но Ваня понимал, что сами мысли — свидетельство сдвинутости сознания; симптом того, что он нетрезв. Никакая сила не заставила бы Ваню в реальной жизни открыть дверь — особенно, когда стемнело. Благо, было старое ведро. Завтра, перед приходом ребят, Ваня вынесет ведро и все вымоет.

Водка сильно успокаивала Ваню. Папиросы тоже приносили свой, пусть маленький, кусочек покоя.

Чадит керосиновая лампа, бросает привычные отсветы на стены избушки, на стол, на потолок, весь в многолетней копоти. Тепло от протопленной печи, пласты табачного дыма, тихий звук шумящего под ветром леса.

После плотного ужина, прихлебывая водку из кружки, Ваня готов был даже видеть нечто смешное в своем приключении. Невольно думалось, как будет рассказывать о нем ребятам, потом — жене. Надо будет показать ребятам место, где он увидел первый раз следы медведя, где он почувствовал опасность. Перед глазами поплыли, соединялись вместе, разделялись таежные тропинки. Вот он шел, раздвигая собой папоротники, стискивая ружье. Вот медведь прыгал, вертикально поднимался над папоротниками и превращался почему-то в кабаргу, а кабарга лихо мчалась по вертикальной стенке, опираясь копытами на старательно вогнанные костыли.

Рывком пришло ощущение, что он сидит, привалившись к стене, уронив на колени оружие. Да, так он и сидел… Лампа чадила. В окне — тонкий серпик луны. Что же его разбудило? Ничего не виднелось в окне. Никто не поддевал доски двери, не прогибал брусьев чердака. Разве что был какой-то шорох… Или он тоже приснился? Ваня не стал раздеваться, залезать в спальный мешок. На один лег, другим прикрылся. Кружка чаю, папиросы, оба ружья. И опять плыла трава, и он словно бы двигался над ней…

И снова был какой-то звук. Скрежет? Шорох? Просыпаться было тяжело; Ваня потянулся с полустоном. Тут сразу и хмель и похмелье… После водки все же надо высыпаться. Ваня пил холодный крепкий чай, лежал и слушал тишину. Незаметно приходило забытье. В забытье не было снов; не являлись больше образы травы, насекомых и тропинок. Только слышалось время от времени, словно собака бросала землю задними ногами.